Два года назад был очередной литературный юбилей Рюрика Ивнева. Только прошел он тихо и неприметно. Никто не снял документальный фильм об этом человеке. В ЦДЛ не устроили вечер памяти. В СМИ не появилось ни одной приличной статьи. Если где-то и праздновали, то, может быть, в Тбилиси – громко, с песнями, стихами и длинными тостами.
В 1891 именно в Тифлисе родился Михаил Ковалев, который выступал под псевдонимом Рюрик Ивнев. Как поэт он искал себя среди футуристов и имажинистов, но отошел к традиционалистским стихам. Как прозаик он предвосхитил Набокова (роман “Несчастный ангел” – инверсия “Лолиты”: в нем иная пара – опытная женщина и “юноша со взором горящим”) и русский постмодернизм в лице Пелевина, Сорокина, Елизарова (недавно в питерском издательстве “Ламбус Пресс” вышли его ранние рассказы в сборнике “Несчастный ангел”). Ивнев-мемуарист всегда правдив и обаятелен. Тонкая ирония осела ржавчиной на его текстах – не шибко приметной, но въевшейся основательно. Правда, такая коррозия, согласитесь, только приятна читателю.
Предсказал такой тихий юбилей Маяковский, сочинивший на Рюрика Ивнева эпиграмму: “А известность проходит мимо, \ Потому что я только – Ивнев…”.
Широко прошли чествования Мандельштама и Есенина, с которыми тесно дружил поэт. Конечно, их творчество не соразмерно, но русская литература, богатая на писателей первого ряда, заранее приготовила место и для Ивнева. Он виснет где-то в воздухе между первым и вторым рядом, готовый подменить своих коллег-атлантов.
Юбилей два года назад получился у него двойной: 125 лет со дня рождения и 35 лет со дня смерти. Прожил поэт 90 лет – шел практически нога в ногу со своим веком. У нас говорят, что литератор должен жить долго. И тогда на старости лет его ждет признание, слава, успех и прочие кармические побрякушки.
Произошли ли так с Ивневым? Сложный вопрос. Знали и знают поэта как сопричастного к судьбе Сергея Есенина, Осипа Мандельштама, Анастасии Цветаевой. Он контекстуален, намертво контекстуален. Что уже, наверное, неплохо.
Можно привести несколько примеров. Первыми поэтами, кто принял советскую власть и пришел в Смольный, были Александр Блок, Владимир Маяковский и… Рюрик Ивнев. Помимо “четырех слонов” имажинизма – Анатолия Мариенгофа, Вадима Шершеневича, Александра Кусикова и Сергея Есенина – был и… Рюрик Ивнев. Примеры можно множить и множить. Но каждый раз получается одна из многочисленных фигур.
Кому готовит старость длинный ряд
Высоких комнат, абажур, диван турецкий,
Спокойствия и неги сладкий яд,
Веселый пир в столовой, крик из детской…
А мне – столбов дорожных ряд
И розы мерзлые в мертвецкой.
“Столбов дорожных ряд” – это постоянные путешествия по России, по Кавказу, по Дальнему Востоку, по Японии и по Европе.
Его первая книга называлась “Самосожжение”. Огонь, жар, пожар – вот те слова, что вызывают ассоциации с поэзией Рюрика Ивнева, – не испепеляющие, а, как во многих религиях, очищающие. Так и Анастасия Цветаева отмечает его “пылкое сострадание” и “жар жизни”.
Евгений Евтушенко писал, что “блестки поэзии рассыпаны по его книгам. В лучших своих вещах Ивнев преодолевает сладковато-мелодраматическую “романсовость”, поднимаясь до высокого романса”. Шестидесятники вообще часто обращались к поэзии Серебряного века. Особенно к имажинистам и футуристам – к тем литературным группам и поэтам, которые умудрялись собирать полный зал Политехнического музея. Они пытались понять, каким образом в 1920-е годы это получалось. И в 1960-е, раскусив все трюки и познав волшебство живого слова, уже сами собирали стадионы.
С другой стороны были ленинградские поэты, которые тоже не обходили вниманием имажинистов и футуристов. Вот, например, Евгений Рейн выразил это в стихотворении:
На земле чемоданчик открытый:
там уложены в стопки
эти легкие книжечки –
так недорого стоили,
что стыдно сбивать было цену –
ничевоки, фуисты, футуристы и все остальные.
Я не знал, что иные из них еще живы,
что Олимпов служил
управдомом где-то на Петроградской,
что Крученых и Рюрик Ивнев могли свои книжки
мне еще подписать.
Конечно, того Мариенгофа, или Ройзмана, или Ивнева встречающие на улицах люди спрашивали: “Вы брат того самого?”, “Вы его сын?”, “Вы однофамилец?” – и были несказанно удивлены тем, что легендарные поэты еще живы.
У Рюрика Ивнева выходили книги, многие тексты печатались в периодике – начиная с газеты “Литературная Россия” и заканчивая “толстым” журналом “Волга”. Но сейчас его правопреемники извлекают из домашнего архива новые и новые тексты. Такое ощущение, что кладезь неисчерпаем.
В юбилей появилось сразу две книги – “По ступеням воспоминаний” и “Смятение”, изданные орловским издательством “Картуш”. Первая книга представляет собой как старые тексты, уже многажды опубликованные (эссеистика “Четыре выстрела” и пьеса “Сергей Есенин”), так и печатающиеся впервые. Среди последних – сотня стихотворений, дюжина рассказов и не мемуарные очерки. Конечно, они публиковались и публикуются непрестанно – “штрихи к портретам”, небольшие, но примечательные уточнения о поэтах Серебряного века и советских партработниках.
Раздел книги, который представляет особый интерес, – это воспоминания о самом Рюрике Ивневе. Из них выходят на первый план очерки Евгения Евтушенко, Юрия Паркаева и Николая Леонтьева.
Вторая книга – роман-памфлет, как пишет ее составитель Николай Леонтьев, называется – “Смятение”. И представляет собой попытку Рюрика Ивнева “разоблачить буржуазное общество, приводящее к безмерной эксплуатации и деградации человека”. Из сегодняшнего дня такой роман может показаться надуманным, написанным из-под палки, вынужденным, но история знает и другие примеры.
Взять хотя бы “Сорок девятый штат” Джеймса Олдриджа, в котором повествуется о трудном положении Великобритании. Долговая яма, в которой оказался главный герой – английский премьер-министр, ставит государство перед выбором: отдать всю власть рабочим, стать сорок девятым штатом Америки или принять безвозмездную материальную помощь от Советского Союза. В итоге премьер-министр делает ход конем и находит совсем другое решение.
В этой пьесе Джеймс Олдридж показал, как США способны сделать из независимой страны своего сателлита, показал все механизмы и объяснил контекст. Что и говорить, текст, написанный почти столетие назад, и сегодня выглядит актуальным. Не случайно его вновь начали ставить на театральной сцене.
Так и со “Смятением” Рюрика Ивнева. Стоит вчитаться в роман – и сразу увидишь не только и не столько капиталистическое общество предвоенной и военной поры, сколько сегодняшние российские реалии.
Начинается роман оригинально. Джозеф Лонг работает в организации под названием “Аргус”. Аргус или Аргос – это многоглазый великан из древнегреческих мифов. Как водится в искусстве, это имя стало нарицательным, и теперь аргосом называют стражей, которые всегда начеку. Организация занимается всем подряд. Какое бы поручение ни заказали, агенты “Аргуса” должны его выполнить. Иначе – фирма потеряет репутацию.
И вот появляется новый заказчик – доктор Биксенен. Он просит разыскать “редчайший экземпляр человеческой породы: воплощенный идеал благородства, прекрасного семьянина, боготворящего жену, безгранично любящего детей, человека с незапятнанной репутацией, не совершившего ни одного поступка, на котором лежала хотя бы легкая тень недоброкачественности”. Задание, мягко говоря, необычное. Но главный герой берется его исполнять и выходит на поиски.
Конечно, роман-памфлет выявляет себя с первых страниц, но от этого не становится менее интересным. Наоборот: читая “Смятение”, ты пытаешься уловить момент, когда Рюрик Ивнев выстраивает стандартную фразу и вот-вот должен сорваться в пропасть предсказуемости, но он вместо этого еще уверенней шагает и даже приплясывает на канате своих мыслей.
Если бы роман в свое время был напечатан, не исключено, что на филологических факультетах его изучали бы до сих пор (о школе, конечно, не говорим, потому что ей бы следовало разобраться с уже устоявшимися классиками).
В заключение пара строк из книги “По ступеням воспоминаний”:
Все сказано. Что мне сказать еще?
Что полувековое опозданье
Меня хлестнуло по лицу бичом,
Вернув угар монгольских орд в Рязани.
………………………………………….
Прими меня таким, каким я был
Сто лет назад в цветущих снах акаций,
Прими со мной протяжный скрип арбы
И тишину провинциальных станций.
Приняв Рюрика Ивнева, читатель найдет для него место на книжной полке – где-то между Ахматовой и Пастернаком – если расставлять по значимости, или между Ивановым-Разумником и Инбер – если расставлять по алфавиту.
Олег Демидов