Известно, что ввод советских войск в Афганистан осуществлен в конце декабря 1979 года в рамках международного права, что подтвердил и президент Российской Федерации В.В. Путин (интервью В. Соловьева, “АиФ”, № 52 от 23 декабря 2015 г.). При этом Советский Союз руководствовался только интересами национальной безопасности своей страны. Никаких других геополитических целей, кроме оказания Афганистану гуманитарной помощи, не предусматривалось.
Положение власти молодой республики в канун нашего необъявленного появления в Афганистане значительно осложнилось. Началом эскалации внутриполитической напряженности в государстве послужили стремительно нарастающие боевые действия бандотрядов и групп.
Серьезным испытанием нового правительства в Кабуле стал Гератский мятеж, инициированный Ираном и приблизивший Афганскую республику к драматической черте.
Банддвижение в этой стране возникло еще при короле Захир Шахе, а усилилось после совершения Даудом государственного переворота в 1973 году, то есть задолго до появления советских войск. Их присутствие в Афганистане никто не мог и предположить, хотя просьбы руководства ДРА об оказании им военной помощи следовали постоянно, начиная с марта 1979 года и до конца декабря того же года, при этом со стороны СССР всегда следовал отказ.
Совершенный Даудом переворот по политическому и социальному содержанию разительно отличался от социал- демократической революции в апреле 1978 года. Казалось бы, достигнуто главное: монархию свергли, государство осталось мусульманским, религия сохранила свою суннитскую направленность, власть сохранена за феодалами и крупными землевладельцами. Что еще надо? Оказалось, что неудовлетворенными остались властные амбиции лидеров еще до конца не сформированных в то время оппозиционных партий. Этот переворот вызвал взрыв протестного и вооруженного движения в стране. Так, руководитель создаваемой в тот период “Исламской партии Афганистана” (ИПА) Х. Гульбеддин стал настойчиво выступать за немедленное вооруженное восстание с целью свержения Дауда и образования теократического государства. Заметно усилилось повстанческое движение в Панджшере.
В Пешаваре ускоренными темпами стали создаваться новые оппозиционные партии. Вскоре их количество выросло с двух до шести, и начались массовые засылки в Афганистан вооруженных отрядов и групп. К нашему приходу в ДРА число личного состава в действующих бандах достигло 40 тысяч подготовленных в Пакистане боевиков, которые полностью контролировали семь из 28 афганских провинций.
Финансирование, поставки оружия и боеприпасов осуществляли США, Саудовская Аравия, Иран, Китай, Япония и другие арабские и западные страны. Только ЦРУ Америки ежегодно выделяло оппозиции по 600 миллионов долларов. Это давало лидерам партий возможность личного обогащения. Никто из них ни разу не посетил Афганистан в период войны, в том числе в целях проверки и организации боевых действий подчиненными им “моджахедами”. Их раздирали противоречия, каждый из них считал себя будущим руководителем исламского государства. Это их разделяло и делало межличностные отношения натянутыми.
Американцы неоднократно рекомендовали оппозиционным партиям объединить свои усилия в боевых действиях против правительственных войск, однако убедить их они так и не смогли. Первое такое предложение было доведено до оппозиции еще до ввода советских войск в ДРА. Руководители партий сначала согласились, организовали соответствующие комитеты, но не было у них старшего, поэтому все американские рекомендации остались на бумаге. Личные желания каждого быть первым оказались сильнее, чем деловое сотрудничество. С учетом такой обстановки оппозиция с помощью иностранных советников пришла к выводу, что война с Даудом будет затяжной. Поэтому задолго до прихода советских войск ряд оппозиционных партий начали активно создавать в горных районах с помощью иностранных специалистов хорошо укрепленные военные объекты – “Марказы” (базы, имевшие противовоздушные средства обороны и тяжелые орудия). В них также накапливались продукты питания, медикаменты, различное вооружение. Такие крепости считались неприступными для правительственных войск.
Эта подготовка мятежников дает основание считать, что “неверных” они совсем не ждали, но воевали со своими братьями по вере. Священной войной ее не назовешь, значит, не было там и моджахедов.
Командиры бандформирований были недовольны своими партийными лидерами, находившимися в Пакистане, ибо те наживались на войне, не принимая в ней участия (такое письмо А. Шаха в отношении своего партийного шефа Раббани хранилось в Музее особого отдела КГБ).
Открыто воевали между собой только подчиненные им бандформирования. При этом их потери при взаимных боестолкновениях были сопоставимы с числом погибших в боях с правительственными войсками. Так, только в июне 1981 г. они были зафиксированы 1-го, 5-го и 9-го числа. Вооруженные столкновения банд ИОА и ИПА, начавшиеся 9 июня, продолжались более недели. При этом убитых и раненых было около 80 человек. 7 июля за раздел сфер влияния в провинции Кундуз вступили в бой два отряда. В результате оба главаря погибли. Потери с двух сторон составили 90 человек. В августе штабом армии отмечены четыре боестолкновения, причем взаимные перестрелки продолжались по несколько дней. В целом, только в июле-августе зафиксированы вооруженные стычки в восьми провинциях. Такая активность мятежников фиксировалась постоянно.
Например, в провинции Герат насчитывалось около десяти тысяч мятежников, постоянно конфликтовавших между собой. Правда, они иногда пытались объединиться в союзы, которые также быстро распадались. Так, главарь банды Арбиб Карим, действовавший в этой провинции, установил контакт с командиром другого отряда для подготовки совместных действий. Его приближенные, узнав об этом, вынесли ему смертный приговор. Однако Карим первым применил оружие и расстрелял своих судей.
Причинами боестолкновений банд служили в основном разные религиозные окраски ислама, национальные противоречия, борьба за зоны влияния, терроризм, в том числе и в отношении своих единоверцев, факты уничтожения мечетей, школ. Отмечу только расстрел бандитами под Джелалабадом школьного автобуса с детьми. У них поднялась рука изрубить на куски двух мулл, не согласившихся с их преступными намерениями. Жестоко наказывались те жители кишлаков, подконтрольных одной банде, которые предоставляли временное убежище такой же банде, но подконтрольной другой политической партии.
Возникает вопрос: можно ли в такой обстановке разглядеть хоть какие-то признаки священной войны? Конечно, нет. И как следствие – нет и моджахедов.
Предлагаю взглянуть на личный состав банд:могут ли там быть хотя бы косвенные моджахеды? Получаемые разведкой данные, в том числе в ходе фильтрации пленных, показывают, что основная часть мятежников – это забитые нуждой дехкане кишлачной зоны. В связи с разрушением аграрного сектора крестьяне, особенно отдаленных кишлаков, чтобы выжить, зачастую сами шли в банды, чтобы получать неплохие деньги. Много таких добровольцев было из афганских эмигрантов в Пакистане. И воевали они не за веру, а за деньги.
Характерен в этом плане пример уволенного в запас военнослужащего-афганца, ожидавшего в числе других рейса из Кабула в Кундуз. На вопрос члена Военного совета армии, чем они будут заниматься дома, один из них ответил: “Жениться надо, а денег нет, пойду в банду, чтобы заработать”. Он не сказал – к моджахедам, а употребил обычное в то время слово – в банду. Только что в них стрелял, а теперь будет стрелять в тех, с кем служил. Он не лукавил, сказал спокойно и ничего плохого в этом не увидел – аморфность простого человека. О каких моджахедах тут может идти речь? Они и словато этого не знали.
Показателен один из документов ИПА, перехваченный разведотделом армии.
“Провинция Вардак. Руководство ВК ИПА сообщило в адрес штаба в районе МБВИПА “Вахдат (Майданшахр)” информацию упреждающего характера о караване мятежников ИСОА (ИСОА – “Исламский союз освобождения Афганистана”) с целью его захвата. Данный караван с тяжелым вооружением и боеприпасами должен проследовать из Пакистана в район Джалез (14 км от Майданшахра). Для его сопровождения из Пешавара убыла бандгруппа ИСОА главаря инженера Абдул Вади”.
Были и другие “суточные сводки”, в которых прямо говорилось о захватах оружия, обмундирования, принадлежащих другим политическим партиям, о перехвате на дорогах чужих караванов. Это настоящий грабитель своих по вере, а не моджахед.
Советские части вошли в Афганистан мирно. Население относилось к ним миролюбиво, зная, какую большую помощь оказывают их стране. А оппозиция посчитала это присутствие как дополнительную помеху реализации личных планов каждого из них.
Прошло много времени с даты вывода советских войск из Афганистана, однако подавляющая часть населения не возражает, если бы русские вернулись.
Даже лидер ИОА Раббани, став у руководства государством, решительно отверг требования более радикального крыла оппозиции о выплате Россией репараций, заявив, что русские ничего не разрушили, а наоборот – обновили их страну. Дальнейшие события показали, что Раббани рассчитывал на продолжение сотрудничества с нашей страной.
В программе оппозиционных партий была выделена основная задача – вести непримиримую борьбу с правительством в Кабуле и создать настоящее исламское государство. О джихаде не упомянуто.
Единого взгляда на будущее афганского государства у оппозиции не было. Так, руководитель ИПА Гульбеддин настаивал на создании исламской республики по образцу Пакистана, заявляя при этом, что он сначала пуштун, а затем мусульманин. Другие, особенно шииты, выступали за исламскую республику иранского типа. Лидер “Национального фронта спасения Афганистана” С. Моджаддеди был сторонником возвращения монархии, в частности, короля Захир Шаха, а руководитель ИОА Б. Раббани ратовал за построение исламской республики на беспрекословном исполнении законов шариата. У других лидеров оппозиции были свои взгляды. Было очевидно, что ислам не стал для оппозиции основой национального примирения. Последующий их приход к власти в Кабуле полностью раскрыл амбициозные планы каждого, превратив часть из них во врагов. В апреле 1992 года после отставки президента Наджибуллы к власти пришли лидеры двух оппозиционных партий: Моджаддеди (Национальный фронт спасения Афганистана), в том же году его сменил Раббани (Исламское общество Афганистана). Остальные, особенно Гульбеддин (Исламская партия Афганистана), оказались неудовлетворенными. Они не признали своих коллег во власти и усилили боевые действия, придав им жестокий характер. Так, столицу своей страны – Кабул – они подвергли массированному ракетно-артиллерийскому обстрелу, нанеся ей большие разрушения. Погибли при этом более двух тысяч мирных жителей, около двухсот тысяч вынуждены были эмигрировать в Пакистан. Получилось, что одни бандиты активно воюют с такими же бандитами, с которыми в Пакистане длительное время пользовались одной кормушкой.
А теперь, дорогой читатель, давайте вернемся к джихаду. Священная война организуется популярным религиозным деятелем (на Кавказе в XIX веке им был Шамиль, а война носила название газават) и направлялась против неверных (кафиров) – это борьба за ислам и шариат. В ней нет просто убитых и каких-либо различий по национальности, это полная толерантность. Погибшие – это мученики за веру (шахиды), сражавшиеся с кафирами. Все участники джихада назывались моджахедами. Возникает вопрос, а был ли в Афганистане пусть не популярный, но хотя бы известный религиозный деятель, который мог бы объединить лидеров оппозиции? Оказывается, среди большого количества в стране мулл (около трехсот тысяч) достойного не нашлось. Более того, за все время сама оппозиция так и не смогла выдвинуть уважаемого всеми руководителя.
Напрашивается другой вопрос: а вписываются ли приведенные выше составляющие джихада в те военные действия, которые вела оппозиция в лице подчиненных им бандформирований в течение почти двадцати лет. Сложившаяся в стране военная ситуация, как до прихода советских войск, во время их присутствия в Афганистане, так и после возвращения домой всех наших военнослужащих, свидетельствует, что она по всем параметрам не являлась основанием для объявления ее священной войной. Это обычная гражданская война.
Полагаю, что содержание данной статьи послужит подтверждением, что название бандитов моджахедами в период гражданской войны в Афганистане является надуманным, поскольку не отвечает действительности тех лет. В слове”моджахед” заложена и политическая основа. Уже само название -“моджахеды” как-то смягчает отношение к ним общества, воспринимающего их как участников справедливой войны, в которой они боролись за свободу своего народа и за исламскую веру. При этом из сознания людей невольно уходят в тень совершенные афганскими “моджахедами” жестокие преступления, несовместимые со священной войной, особенно в отношении пленных, независимо от их вероисповедания.
Нечто подобное произошло с руководителем газавата на Кавказе имамом Шамилем. В 1859 году его захватили в плен. Русские отнеслись к нему по-доброму и в какой-то степени уважительно. Так, при этапировании знатного пленника в Россию они оставили при нем его шашку, сохранив достоинство имама.
Если слово “моджахед” будет постоянно употребляться в устной речи, в печати, то оно может глубоко осесть в сознании наших граждан, станет обычным и войдет в историю советского военного присутствия в Афганистане. Это даст повод Западу утверждать, что в Афганистане мы проявили себя как агрессоры. А нам это надо? Признав в членах бандформирований моджахедов, мы даем повод считать ту войну не гражданской, а священной. Выходит, что преступниками будем мы, а боевики оппозиции – мифические герои.
Сирийские террористы так называемого ИГИЛ, запрещенного в РФ, мало чем отличаются от афганских боевиков. Там также присутствуют российские военнослужащие, однако этих боевиков моджахедами никто не называет.
Михаил Овсеенко, генерал-майор в отставке, член Союза писателей России