“И только небо тебя поманит
Синим взмахом ее крыла…”
(Песня “Птица цвета ультрамарин”)
Пожилой художник Олег Николаевич отдыхал
после долгого перехода далеко за городом возле
разведенного им костерка. Несмотря на преклонные
уже годы, он и по сей день, словно в далекой
юности, любил шататься по полям и лесам с дорогой
двустволкой, хотя стрелял теперь из нее редко.
Супруга, видя его такие безубойные возвращения
из охотничьих походов, частенько трунила над мужем:
– И охота же тебе, папочка, целый день по лесу
зря болтаться, да еще всю эту сбрую (оружие, боеприпасы,
рюкзак) на себе переть! Все равно же,
небось, ни разу не выстрелил? Просто непостижимое
удовольствие…
– Ничего ты, дорогуша, не понимаешь в удовольствиях,
– оборонялся усталый, снимающий в коридоре
высоченные сапоги, супруг. – Художнику,
чтобы успешно работать, надо почаще в небо
смотреть, там иногда может синяя птица мелькнуть,
и тогда увидишь интереснейшие сюжеты.
– Ну еще бы! – покатывалась от хохота жена. – А с
балкона дома смотреть – небо другое, да? А без
двустволки и всяких других прибамбасов твоих в нем
никаких синих птиц и ничего прочего не увидишь,
конечно? Какие все художники сложные люди,
только под особым углом и во всеоружии в небе им
синие птицы заметны…
Сейчас, отдыхая возле огня и вспоминая ворчание
жены, Олег Николаевич продолжал наблюдать
движение облаков на небосклоне.
День был пасмурный, довольно ветреный и холодный,
характерный для питерского октября. В
вышине одна за другой ползли тяжелые темные
тучи, и меж ними редко-редко показывался кусочек
синевы, вскоре же исчезающий.
В охотничьих походах, даже вот в таких безрезультатных,
ему всегда хорошо думалось. Творческая
работа, даже самая успешная, требует порой остановок,
когда художник, чтобы как-то увидеть новый
свой замысел (картину, скульптуру), должен на какое-
то время словно бы отключиться от окружающего
мира, позабыть все: жизненные проблемы,
свои прошлые работы и проч. И лучше всего это
отрешение от действительности у Олега Николаевича
получалось в его охотничьих походах.
Иногда, правда, во время таких творческих пауз
на него наплывали разные воспоминания из далекой
юности или детства, тоже проведенных в частых
охотничьих походах, только совсем не творческих
(творчество пришло позже, после тридцати). И
эти воспоминания, являвшиеся тут, на природе,
почему-то оказывались всегда не грустные, как
обычно бывает, когда вспоминается молодость, а
очень светлые.
Вот и нынче художнику то и дело вспоминался
его первый охотничий поход. Всего несколько дней
прошло, как их семья переехала в маленький городок
на юге, и в первое же воскресенье их отец
собрался в поход и, разумеется, взял с собой сыновей
– старшего Олежку и маленького еще Олежкиного
брата – Сашку. Помнится, сперва они очень
долго шли по темным ночным улицам незнакомого
еще городка, потом вышли на окраину и сразу в
лучах восходящего солнца увидели впереди большое
стекло водоема. Выйдя на его берег, отец с
маленьким Сашкой вскоре нашли возле воды старый
заброшенный скрадок и, хоть и с трудом, влезли
туда оба. А Олежка, получив во временное
пользование настоящую одностволку и целый патронташ
настоящих же патронов, гордо пошел по
берегу один в обход озера – нагонять дичь. Длинное
тяжелое ружье приятно давило на плечо, но
еще более приятно двенадцатилетнему мальчишке
было сознавать свалившуюся на него ответственность.
“Вот иду с настоящим ружьем, как настоящий
охотник! Эх, жаль – пацаны из нашего пятого
“А” не видят. То-то бы ахнули!”
Однако рассвет на берегу столь большого водоема
оказался почему-то очень холодным. Вроде
вот и солнышко появилось, и небо такое синее-синее,
ни облачка, а холодрыга – зуб на зуб не попадает.
Чтобы хоть как-то согреться, продрогший
мальчуган ускорил шаги, а потом и вовсе побежал
трусцой по берегу водоема, но это помогло мало,
озноб не проходил. Да притом же останавливаться
то и дело приходилось, поглядывать по сторонам
и вверх – не на пробежке все-таки – на охоте!
Вскоре Олежка обратил внимание на то, что в
небе, хоть и высоко, то и дело летают какие-то птицы
и число их все увеличивается и увеличивается.
Олежка не мог твердо сказать – дичь это или нет –
слишком высоко в синем небе двигались казавшиеся
почему-то в лучах восходящего солнца темносиними
пернатые (охотники говорят: “за выстрелом”),
но, чтобы хоть как-то согреться, он вдруг сорвал
с плеча тяжелую одностволку и выпалил вверх,
не целясь, прямо в бездонную синеву. И когда после
выстрела в воздухе заблестели, крутясь в лучах
восходящего солнца серебристые пыжи, ему это показалось
так красиво, что сразу же захотелось повторить
удовольствие. А потом еще и еще…
От бестолковой его пальбы вдали с озерной глади
стали подниматься и летать над водоемом в
разных направлениях целые стаи диких уток и куликов
разных пород. И, разумеется, в поисках более
спокойного места они не могли же хоть изредка
не налетать на скрадок, где скрывались отец с
маленьким Сашкой и откуда теперь то и дело доносились
торопливые батины дуплеты, то есть цель
свою – нагонять на охотников уток – Олежка, похоже,
выполнял добросовестно. Вот только совсем
он об этом не думал. Мальчишка просто ходил и
ходил по берегу водоема, давно уже перестав дрожать
от холода, и с удовольствием пулял куда-то в
голубое небо, для вида целясь в высоко летящие в
синеве утиные стаи и стайки и втайне надеясь, что
его пальба не принесет дичи урона – дробь не долетит.
Он уже совсем согрелся, можно было и остановиться,
но ноги словно сами несли его все дальше
и дальше по берегу.
Солнце поднялось уже довольно высоко и светило
вовсю. Огромное озеро под его лучами дымилось
легким туманчиком, и зеленые заросли камыша
по берегам, казалось, скрывали в себе тысячные
стаи водоплавающей дичи. Вот только патроны
были уже на исходе и, загнав в патронник
последний, Олежка наконец повернул назад. Тут
опять в вышине над ним пролетел табунчик какихПервый
поход
то темно-синих на фоне синего неба уток, последний
патрон громко бахнул им вслед и в бездонную
синеву, в который уже раз понеслись блестящие в
лучах солнца пыжи. Теперь надо было торопиться
к отцу – заряды вышли.
Когда Олежка подошел к батиному скрадку, из
него пулей вылетел маленький Сашка и схватился
обеими руками за одностволку:
– Теперь моя очередь. У тебя уже патронов нет, я
все твои выстрелы считал. Чего-то много стрелял,
наверно хороший налет на том берегу был, да?
Потом из скрадка вылез довольный отец:
– Ну не зря тебя послали, нагнал отлично, – и он
показал несколько диких уток, лежащих кучкой на
дне окопа. – А мы тут с Сашей гадали, по ком ты там
лупишь. Наверно, хороший налет был на том берегу?
– повторил он вопрос младшего сына. – Хоть чего
взял?
Помнится, Олежку тогда удивили их вопросы. Без
сожаления уступив ружье младшему брату, он мысленно
повторял их и сам не мог понять: зачем
столько патронов извел бесцельно, пуделяя в синее
небо. Там, правда, что-то летало утром, но слишком
высоко для его одностволочки. Тогда, помнится,
он не мог себе этого объяснить…
И лишь много позже, став довольно серьезным
художником, он частенько ловил себя на том, что в
походах, как и тогда, в далеком детстве, ему очень
нравится просто смотреть в небо – неважно какое –
синее, темное от туч или слегка облачное. Ему даже
хотелось порой нарисовать облака, куда-то летящие
по небосклону, да все руки не доходили.
А еще он вдруг вспомнил, что в том далеком, первом
их походе младший брат Сашка взял-таки тогда
довольно крупного кулика, не пустым домой пришел.
И впоследствии Александр стал известным на
весь их городок охотником и егерем, его приглашали
известные граждане из администрации города
на большие коллективные охоты.
А Олег Николаевич, сколько помнил себя, всегда
чурался больших компаний, ходил на охоту один,
чтобы никто не мешал в походах сперва отключаться
от разных жизненных проблем, а позже – придумывать
свои новые картины или скульптуры, для чего,
как оказалось, очень полезно подолгу лежать и
просто смотреть в небеса, ожидая, что рано или
поздно в них мелькнет крылом очередная синяя
птица – сюжет или вариант будущей работы. Поистине,
каждому свое.
Игорь Дядченко
