В июне 1900 года в Тифлиссе (Тбилисси) был издан исторический труд поручика В. Раковича, посвященный полковому 200-летнему юбилею – “Тенгинский полк на Кавказе 1819-1845 гг.”. Семнадцать страниц этой книги посвящены одному из офицеров полка поручику Михаилу Юрьевичу Лермонтову. По скупым боевым донесениям ясно, что поэт в составе Кавказского корпуса по-настоящему воевал, а не только флиртовал с дамами, рифмовал на бумаге да изводил колкостями офицеров, пьющих минеральные воды и шампанское. Более того, на несколько месяцев потомственный дворянин, помещик-крепостник, владелец 650 душ крестьян Лермонтов стал боевым атаманом ватаги терских казаков.
Мечта об отставке
К лету 1840 года в России еще никто не признавал в молодом поручике литературного гения. Все видели в нем бретера-дуэлянта, которого за вызов к барьеру французского дипломата Баранта направили из столичной гвардии охладить пыл на Кавказ. Лишь сам автор прогремевшего стихотворения “На смерть поэта” уже осознавал, что его удел не военная карьера, а литература. Труд 650 крепостных крестьян в деревнях Тверской и Пензенской губерниях гарантировали ему безбедное существование в отставке, коме того была надежда на военную пенсию. По законам того времени получить отставку до выслуги лет офицер мог лишь по болезни или ранению, а также за награждение боевым орденом или наградным оружием. Значит, дабы получить вожделенную волю оставался один выход – храбро воевать. 8 июня 1840 года поручик Михаил Лермонтов прибыл в штаб своей воинской части, а уже 6 июля вызвался добровольцем от полка в состав экспедиции генерал-майора Аполлона Галафеева к аулу Большой Чечень у крутого берега горной речки Валерик. Командовал экспедиционным отрядом генерал-адъютант Павел Граббе, в канцелярию которого в отношении новоприбывшего поручика Лермонтова прибыло особое “дело” и от вездесущего Отдельного корпуса Жандармов. Генерал-адъютант уже имел в своем подчинении одного петербургского смутьяна. Подполковника Константина Данзаса – секунданта убитого на дуэли Пушкина, прибывшего в Тенгинский полк еще в 1839 году и уже отлично командовавшего ротой бывалых вояк. Фон Павел Граббе был убежден, что чеченские пули лучшее “лекарство” от столичных глупостей молодых дворян. И потому дал свое согласие на командировку поручика Лермонтова.
“Я к Вам пишу случайно, право…”
Эти строки лермонтовского стихотворения “Валерик”, ставшего романсом, знает каждый поклонник творчества поэта. Не все знают, что за этот кровопролитный бой Михаил Юрьевич был представлен к боевому ордену – Святому Владимиру 4 степени с мечами и с бантом. И отнюдь не за рифмованное описание сражения. Отряд армейцев и терских казаков подошел к крутым и сильно заросшим берегам горной речки Валерик и был вынужден раз за разом, под сильным ружейным огнем штурмовать редуты из бревен, которые горцы укрепляли перед этим три дня. Артиллерия в таком положении была бесполезна, приходилось идти в штыки и брать редуты в шашки. Генерал-майор Аполлон Галафеев в своем Рапорте начальнику отряда генерал-адъютанту фон Павлу Граббе об итогах битвы у Валерика обходился армейской прозой: “Успеху сего дела я обязан распорядительности и мужеству поручика Лермонтова, в том положении, когда каждый куст, каждое дерево грозило внезапной смертью. Тенгинского пехотного полка поручик Лермонтов во время штурма исполнял поручения с большим мужеством и хладнокровием и с первыми рядами храбрейших ворвался на неприятельские завалы”. За “дело у Валерика” генерал-майор Аполлон Галафеев представил поэта к высокому ордену – Святого Владимира. Но генерал-адъютант фон Павел Граббе, подписывая представление уже перед отправкой в Петербург, понизил орден до Святого Станислава 3 степени с мечами из-за того, что “поручик Лермонтов орденов еще не имеет”. Но Михаил Юрьевич этого еще не знает, да и некогда было ему об этом думать. 4 октября 1840 года отряд генерал-майор Аполлона Галафеева двинулся к аулу Шали, где по данным разведки, скопилось большое число мятежников во главе с самим Шамилем. 10 октября поручик Лермонтов вызвался добровольно заменить раненного юнкера Дорохова в командовании отрядом казаков-охотников. По сути это была команда полковой разведки, состоявшая из терских казаков, способных драться как в конном строю, так и пешим рассыпным строем. Разведка, захват языков, внезапный налет авангарда на посты горцев – это была ежедневная тактика рубак, которым вызвался командовать автор стихотворения “Бородино”. Трусов и бестолковых командиров они бы над собой не потерпели. Более того, русские были вынуждены отбивать яростные контратаки горцев, рвущихся показать своему Шамилю их рвение в бою с неверными. Отряд казаков-добровольцев однополчане вскоре окрестили “Лермонтовским отрядом” из-за привычки не пользоваться огнестрельным оружием, а внезапным ударом поражать горцев шашкой или кинжалом. Сам Михаил Юрьевич запомнился сослуживцам тем, что в бой вел своих казаков на ослепительно-белом коне, с белой холщовой фуражкой на голове, в алой рубахе с сюртуком без эполет. На боку кавказская казачья шашка и кинжал, за поясом пара пистолетов. Ни дать ни взять атаман казаков-разбойников! Терцы-сорвиголовы шли в его команду еще и потому, что всегда были первыми в захвате трофеев – а в богатых саклях в аулах было что взять. Лермонтов в те месяцы отрастил длинные волосы и бакенбарды, густую бороду. Впрочем, последнее являлось не проявлением вольного духа, а маскировкой, чтобы не отличаться от рядовых казаков в прицелах стрелков-горцев. И где было найти в горах цирюльника, чтобы подстричься?
Генерал-майор Аполлон Галафеев не мог нахвалиться на командира своей разведки: “В делах против неприятеля 29 сентября и 3 октября поручик Лермонтов показал пылкое мужество. 10 октября 1840 года принял под командование казаков-охотников. Всюду поручик Лермонтов первый подвергался выстрелам мятежников и во главе отряда высказал самоотверженность выше всех похвал”. Генерал Аполлон Галафеев и императорский адъютант фон Павел Граббе уже были единодушны в отправлении ходатайства в Петербург в ноябре 1840-го: лихой поручик достоин перевода в гвардию с тем же чином. Все свои прошлые проступки искупил с лихвой, причем даже не кровью, все пули свистели мимо. Михаил Юрьевич в бою рубился как заговоренный от чеченского свинца и булата. Хотя против поредевшего царского отряда ломила такая сила горцев, что встречный бой – русские штыки против кавказских клинков – не прекращался 11 суток. По итогам того сражения князь Григорий Голицын 2-й тогда же отправил в столицу свое представление на героя-поэта – ходатайствуя о награждении его золотым оружием с надписью “За храбрость”. В тексте представления князь отмечал: “За отличную службу поручика Лермонтова и его распорядительность, проявленные им во время 2-й экспедиции в Большую Чечню с 9 по 20 ноября 1840 года”.
После таких тяжелых боев поручик-фронтовик Лермонтов был отправлен в заслуженный отпуск в Петербург и Москву. Именно в этот период он перенес на бумагу свои фронтовые впечатления: и “Валерик”, и поэму “Мцыри”, и ряд стихов на тему покорения Кавказа. Он не торопился в полк, ожидая императорского рескрипта о награждении орденом или вручения в Зимнем дворце золотого оружия. По традициям того времени его вручал героям лично император. И тогда вожделенная, заслуженная в отчаянных рубках отставка. И личная и творческая свобода!
Совсем не маниакальным поклонником войны был автор “Героя нашего времени”. 15 июня 1841 года он почувствовал себя неважно, о чем не преминул сообщить военным врачам Пятигорского госпиталя. Справку о болезни и ходатайство о продолжении лечения на водах поручика Лермонтова подписал ординатор военного госпиталя Василий Барклай-де-Толли – родственник знаменитого военного министра. Михаил Юрьевич, успокоившись, ожидал вестей и наград из Петербурга, коротая время в обществе знакомых. В том числе и своего однокашника по юнкерскому училищу Николая Мартынова…
Не награжденный посмертно
Почта в те времена шла долго. Через две недели после гибели поэта на дуэли 30 июля 1841 года из петербургской военной канцелярии пришел ответ на наградные представления в отношении поручика Михаила Лермонтова. Император не утвердил представления к ордену Святого Станислава с мечами и к золотому оружию “За храбрость”, на том основании, что “во время боевых действий сей офицер находился не при своем полку, а вызвался командовать отрядом терских казаков добровольно”. Более того, начальство, уже оплакивающее павшего героя, получило еще и личный нагоняй от Николая I, с тем чтобы “не смело впредь позволять поручику М. Лермонтову оставлять расположение полка и впредь использовать его только для службы в строю”. Император еще не знал о смерти “казачьего атамана” Лермонтова, но лишал его шанса на свободу даже за боевые отличия. Свободу душе поэта подарила смерть от пули не горца, а своего же друга-офицера.
Александр Смирнов