…а не про любовь. Хотя название фильма “Мухаббат” так и переводится. Почему ещё раз? Потому, что за три месяца до “мухаббата” мы уже познакомились с другим телесериалом – “Крепость Бадабер”, тоже посвящённым афганской войне. “Биографический” к ней интерес даёт мне право лаконично оценить оба “кинотворения”: маразм. Что вообще-то комментариев не предполагает. Но если без них не обойтись, тогда…
Начну с того, что года три назад на пике читательского внимания к нашему с Андреем Константиновым афганскому роману “Если кто меня слышит” у меня состоялся телефонный разговор с собеседником, представившимся узнаваемой кинематографической фамилией. Мне были заданы несколько странных вопросов: мог ли курсант военного института быть старше 30 лет? (а если он уходил в академический отпуск?), существовали ли в нашем афганском контингенте штрафные роты? Или ещё интереснее: могла ли подруга воина-интернационалиста приехать в Афганистан, чтобы вдвоём попутешествовать по этой стране? Встретив моё, мягко говоря, недоумение, а заодно узнав о моём тогдашнем местожительстве – в Карелии, собеседник дал понять, что найдёт более осведомлённого консультанта, притом, в Москве, а не на “задворках империи”. И напоследок, помнится, пожелал мне удачной рыбалки. Теперь я понимаю, что оказался, так сказать, на дальних подступах к ныне “киносодеянному” и жалею, что не среагировал на готовящуюся фальшивку.
Ещё одно обстоятельство, также имевшее отношение к давешнему разговору, мне представляется более важным. Дело в том, что судьбы выпускников Военного Краснознамённого института (ранее известного как Военный институт иностранных языков – ВИИЯ), давно заслуживают литературного и кинематографического осмысления. Причем, выбор жанров повествования может быть предельно широким – от историко-эпического до детективного. Ведь многие из моих коллег-переводчиков выросли в учёных, дипломатов, политиков, иных профессионалов высшего уровня, не говоря о том, что большинство ВИИЯковцев прошли по несколько горячих точек – часто ещё до получения диплома. Поэтому упоминание в “киномухаббате” самого института, пусть и его юридического факультета, требует уважения хотя бы к ауре, в которой воспитывались, например, непревзойдённый переводчик генеральных секретарей Виктор Суходрев, писатель Аркадий Стругацкий, журналист Всеволод Овчинников и многие другие, не уступающие им в известности. Канун 9 мая даёт повод вспомнить и одного из старейших выпускников ВИИЯ известного питерского театрального деятеля подполковника в отставке Исаака Штокбанта.
Мы вот о чём: должен же кинотворец, берущийся даже за военно-романтическую тему, чувствовать разницу между самым боевым и интеллектуально ёмким военным вузом советского времени и, образно говоря, курсами по служебному собаководству! А если этой разницы он не улавливает, то не заждались ли его мухтары? Ибо и дрессировщик вправе рассчитывать на более вдумчивое отношение к своему внутреннему миру.
И, пожалуй, главное: приближаются 30-летие вывода наших войск из Афганистана, 25-летие начала чеченского лихолетья. Понятно желание многих кино- и литературных творцов подвести полюбившийся им сюжет под памятную дату нашей недавней истории. Ведь о Великой Отечественной, тем более Гражданской, мало кто скажет что-то новое, тем более убедительное. Только такое, вот, “творческое приспособленчество” убивает Память. Живую – для ещё многочисленных наших сограждан, кому не всё равно, что ещё осветит замутнённый телеэкран. Самому участнику-очевидцу редко предоставляется возможность рассказать миллионам, как это было. Да и конец 80-х-начало 90-х оказались не лучшим временем для формирования о том же Афгане даже “народно-памятных” представлений. Солдатам Победы в этом смысле повезло больше. Тем временем шустрый киноделец уже спешит со своей “собачьей” “мухаббат”-версией. Ему, по большому счёту, наплевать на Историю. Ту, что соткана из воспоминаний, чувств, надежд, трагедий, слёз невесты, катящихся на улыбку, и проклятий вдовы, всего, что не коснулось его самого, но о чём он “врёт как свидетель”.
Коль скоро самая “афганская” оценка фильма звучит как “бред больного гепатитом”, нужно ли говорить об отдельных сценах? Не о том речь, что “горы с афганским оскалом” совсем не похожи на Осетию, где, судя по анонсу, проходили съёмки. И не про то, что в 1984 году, как бредят кинотворцы, никакого Наджибуллы во главе страны не было – он возглавил Афганистан в конце 87-го и до середины 88-го назывался Наджибом, а лекарства, поданные как политически окрашенная контрабанда, поступали афганцам (а через них, увы, и моджахедам) совершенно легально – их шурави привозили в кишлаки ради установления полезных контактов с местным населением. И никогда граждане Афганистана не работали в наших воинских частях. И никаких курсантов (кроме переводчиков) в Афгане не было. А Ташкент на офицерском жаргоне называли “оперой” – по позывному штаба ТуркВО. И советник самого Горбачёва, который, кстати, пришёл к власти годом позже, никогда бы не допустил самокомандирования своего сына в ограниченный контингент. Если он, конечно, не предатель. Хотя при сущностном рассмотрении сюжета это, конечно же, детали. Если бы авторам удалось передать пусть художественную, но правду…
Но правда состоит в предательском извращении духа времени и места, которыми, повторю, живут ещё многие “афганцы” и их близкие. Ну а любовные на этом кинофоне терзания (ходульные как набившие оскомину сцены с понятыми, вытирающими руки о фартук-подол) дешевле ограничить пространством уютной дачи одного из кинотворцов. Там и изощряйтесь. Только не трожь обугленную память Нашего Афгана! Какую память? Например, такую: досрочно вернувшийся из Союза отпускник – пьяный, плачущий, потом натужно смеющийся и снова рыдающий: “приехал домой, а у жены последняя стадия… рак (и зачем мне врала?), “езжай, говорит, обратно, не хочу, чтобы ты видел меня мёртвой”, а сама смеётся, смеётся – “запомни меня такой” – может, надо было остаться?”…
Беда в другом: какой опыт, по замыслу кинотворцов, вынесет зритель? Про то, что диссидентский флёр вкупе с властной вседозволенностью раскроет любые любовные шлюзы? Правда, актуально и поучительно? Особенно сегодня. Ещё пара-тройка подобных “мухаббатов” и современники поверят, что 40-я армия в Афганистане (только ли там? и только ли она?) представляла собой воистину ограниченный контингент похотливых идиотов и безмозглых авантюристов. И, поверьте, найдутся те, кто ради этого стерпит обвинение в маразме. Ибо на кону – богатый улов.
Борис Подопригора,
участник афганской войны,
литератор