Птицу пилотирует Господь

Поэзия Лазунина –  творчество вполне сформировавшегося человека, не утратившего способности воспринимать действительность по-юношески свежо и ярко. Стихи его привлекают выразительной образностью, вниманием к деталям, смелостью неожиданных метафор, своеобразием раскрытия тем. В них не заметно вторичности, они растут “не ведая стыда” из нашей жизни, её рядовой узнаваемой повседневности. Хотя многие из стихов совсем не радостные, в них нет унылой чернухи, а есть “злой смех слёз” и  бодрящая провокационность.

Много стихов сборника “ Химсостав предчувствия” посвящено взаимоотношениям между мужчиной и женщиной. Так называемая “любовная лирика” есть у всех поэтов. Действительно, что может быть естественнее и возвышеннее чувства любви, если оно, как обычно у поэтов и случается, “занимает больше места в сознании, чем в постели”? Оттенков этого чувства в стихах Лазунина множество: от обожествления возлюбленной (“Я боялся молиться другим, ты была мой тотем”, до  равнодушия и почти отвращения (“Что ж, идём обрыдлая душа…) Но в большинстве стихов Лирический Герой (ЛГ) относится к возлюбленной восхищённо и трепетно:

Стояла нага и проста,
Будто пламя свечи у иконы.

Наиболее удавшиеся, на мой  взгляд, стихи на эту тему: “Твой нимб не виден в свете фонаря…”, “Нас выдавал сверчок дверной петли…”, “Я хотел бы с тобой погулять по замёрзшей реке…”. Интересно  стихотворение “Люблю”, являющееся развёрнутой метафорой. Приведу одно небольшое стихотворение полностью, как пример своеобразной образности автора:

Улыбка натянута будто капрон,
Стесняются губы решимости голой.
И вложен прощального слова патрон
В пристреленный ствол напряжённого горла.
Но в горле, дрожащем от страха, першит –
Осечка. А значит, никак не расстаться…
Прожили, не чая друг в друге души,
Ещё лет пятнадцать. И выстрел раздался.

Интересно, что застывшее словосочетание “не чая друг в друге души” меняет в этом случае  общепринятый смысл на противоположный: обожание меняется на непонимание и отчуждение.

Мало кому удаётся писать о любви так пронзительно:

Не психовала, не била тарелки.
Только смотрела с безумьем в глазах,
Как, конвульсируя лапкою стрелки,
Вышла на нет батарейка в часах…

Есть в книге и стихи о дружбе, и бытовые зарисовки, выполненные наглядно и выпукло, например, “Крещение, солнышко греет на минус”.

Тема смерти прямо или косвенно присутствует во многих стихах книги, в одном из них ЛГ с ней целуется, в другом смерть увязает в нём “коготочком  косы”. В стихе “Здесь за меня ручается ручей”, смерть представлена автором, как слияние с природой, естественное в ней растворение. А в стихе “Костёр” воображаемая кончина ЛГ выглядит так:

Натолкнувшись на смерть,
Грудь возьмёт и замолкнет.
<…>
И от страха сильней
Мышь, заползшая греться,
Под ветровкой моей
Будет биться, как сердце.

Отношения ЛГ с Богом непросты и многовариантны, как со смертью и с женщинами. В одном стихе “Бог прозрачен” до полного исчезновения, в другом ЛГ понимает, что Бог с ним “и то, о чём просил – начнётся”. В еще одном стихотворении Бог представлен довольно пугающе, рыбаком над облачной прорубью: “Он ловко разматывал снасти. / И в воду лукаво смотрел. / На наши придонные страсти, / На чушь несущественных дел. / Лучился всевидящим оком, / Когда, плавники распластав, / Испуганный до смерти окунь / Спешил под корягу креста”.

Появляются в стихах сборника сказочные персонажи: черти, русалки, Змей Искупитель. Но особенно симпатичны автору ангелы, они упоминаются, как минимум, в шести стихах. Вот как пишет он о своём поэтическом даре, сам ему удивляясь:

Ангел чиркнет моей головой об асфальтную серу,
Чтобы страх темноты на минуту унять.
Интересно за что? Не за добрую жизнь, не за веру
Может быть, с перепугу он выбрал меня.

О музе, вечной спутнице поэтов, написано много. Лазунин тоже посвятил ей несколько удачных строк: “Мне жизнь таланта нацедила, / Как будто бы украла, но / В тупом порыве рецидива / Я ставлю музу на перо. / Я беспощаднее, чем урки, / И мне привычно наблюдать, / Как фиолетовые струйки / Кровавят старую тетрадь”.

И, конечно, природа у поэта – это то, с чем тщетно пытается сравниться искусство,  что восхищает, вдохновляет, утешает, умиротворяет:

Душу комкаю, будто сопливый платок,
От обиды вот-вот слёзы брызнут рекою…
Но берёт меня яблоня под локоток:
Что насупился, утро, смотри-ка какое.

Откровенно гражданская тема представлена  одним стихотворением. Оно звучит торжественно, как клятва, сильно, но не пафосно:

В жухлой эмали Ивановичи да Петровны
Смотрят и чуют в тебе свой оплот.
Помни: ни капельки не отсырели патроны
В цинковых ящиках наших болот.

Отличительная черта поэзии Лазунина – провокационность, её нельзя не заметить во многих стихах сборника. Ему удаётся, как бы взорвать их смысл изнутри, вывернуть наизнанку, шокировать читателя концовкой: “Ну, делай что-нибудь немыслимое, чтоб / Хотя бы вспомнить, что не заколочен гроб.” Или:

Когда чуть-чуть и благодать,
И от соблазнов очищение.
<…>
Берёшь и поджигаешь храм
Во избежание спасения.

Эти слова, конечно, нельзя понимать буквально,  они – метафора и она заставляет вспомнить “Парус” Лермонтова или строчки Маяковского из стихотворения “Юбилейное” (“Заложил бы динамиту. Ну-ка дрызнь! Ненавижу всяческую мертвечину, обожаю всяческую жизнь.”) Поэту свойственно “просить бури”, будоражить воображение читателя, удивлять, иначе есть опасность стать скучным. Примеров подобных провокаций в книге много: “Пришвин”, “До осени, не позванный никем…”, Травы шерстью овчинной…” и другие. Но, если поискать, можно найти и безоблачно благостный стих “Похолоданье наступило”.

Загадочным  остаётся название сборника: “Химсостав предчувствия”. Вот строчка из стиха:

Но читаешь текст газет,
Скрытых под обоями.
Жизнь до родинки видна,
Близкая, коварная,
<…>
И слетаются легки,
Прекратив верчение,
Звёзды. Будто мотыльки,
На твоё свечение.

Такое ясновидение или даже визионерство, способность чувствовать иначе и видеть то, чего не видят другие, присуще поэтам. И названием сборника автор, думаю, определил “нездешний ветерок”, дующий из той запредельности, чёрной бездны, в которую, как известно, пытались заглянуть, например, символисты и ощущение наличия которой придаёт поэзии дополнительную глубину. Как говорил Виктор Леонидович Топоров: “Поэзия бывает романтической или никакой. А романтическая поэзия зиждется на ощущении трагичности всего и вся”. Проверку этим правилом стихи Лазунина выдерживают: и трагичность, и “нездешний ветерок”, и настоящая поэзия в них присутствуют.

Скажу и о том, что мне показалось в сборнике неудачным. Это иногда неточное словоупотребление: “На нас не счесть зарубок, / И жизни жёсткий крест / Берёт нас очень грубо, / Но в этом что-то есть”. Смысл высказывания понятен, но выражен довольно коряво. Как это “крест нас берёт” и что такое неопределённое “что-то”? Или: “И какой-то тихий гений с произвольного отрезка…”. Непонятно, что это за “произвольный отрезок”?

Можно много писать о технике стиха, о стихотворных размерах, об интересной рифмовке, но небольшая рецензия не может объять всего. Важно, что книга “Химсостав предчувствия” автору удалась. В ней много поэтических открытий, смелых трактовок традиционных тем. Некоторые строчки стихов Лазунина хочется повторять, они звучат, как афоризмы: “Если любишь, тогда человек человеку – Бог”, “Осень жизни сменяется смерти зимой”, “Птицу пилотирует Господь”, “Сумрак переливчат, как гармонь”, “Потому что всегда было мало мне того, что хватало другим”, “Мы ломали комедию, словно детишки игрушки” – и другие. Его стихи хочется перечитывать.

Светлана Хромичева