К 70-летию поэта Валентина Голубева

ГОЛУБЕВ Валентин Павлович родился 25 ноября 1948 года в посёлке Сосновая Поляна под Ленинградом в семье плотника. Учился в Ленинградском Университете (ЛГУ). Участник 6-го Всесоюзного совещания молодых писателей в Москве (1975 г.) Публиковался в периодике Москвы, Санкт-Петербурга (Ленинграда), других регионов, за рубежом. Автор книг стихотворений: “Праздник” (1976), “От весны до весны” (1985), “На чёрный день” (1990), “Русская рулетка” (1998), “Жизнь коротка” (2002), “Памятка” (2004), “Возвращение домой” (2013),”Сильных не жалко” (2018) и других. Лауреат первых премий: “Ладога” им. А. Прокофьева, (2001),
им. Св. князя Александра Невского (2005), им. А.К. Толстого (2013). Награждён: серебряной медалью князя Александра Невского (2005), медалью “За заслуги перед отечественной культурой” (2013) и другими наградами. Член Союза писателей России с 1990 года. Живёт в г. Санкт-Петербурге. Поздравляем юбиляра! Новых стихов, новых книг!

***
Моей маме Серафиме.
От Фонтанки декабрём блокадным
вдоль разрух к Никольскому Собору
мать идёт (а я ещё “за кадром”)
и несёт подарочек с собою.
Семенит, ведь еле держат ноги,
по Сенной, над нею снега зёрна,
с хлебушком, чтоб дать потом убогим,
бережно в кармане припасённым.
Между артобстрелами затишье
от врага, мол, малость пожируйте…
А в каморке дворницкой детишки
ждут у остывающей “буржуйки”.
Батюшка крестится с аналоя
на прореху в стенке: – Помоги нам,
Господи… Осталось только трое
певчих, остальные – по могилам…
А меня здесь нет ещё в помине,
нет ещё в записочках заздравных,
это уж потом дадут мне имя
здесь, в купели, и признают равным.
Я в конце сороковых явлюсь здесь
сорванцом, хотя ещё младенцем,
матерью гордясь, мол, полюбуйтесь
на сиё молитвенное действо!
Выживут и брат мой, и сестрёнка,
тешась кипяточком с сухарями,
и отец живым вернётся с фронта.
Знать, Любовь какая-то над нами.

***
Работа тяжёлая ссорит людей.
Чтоб не было бунту поблажки,
чтоб вольницу сдерживать
в жёсткой узде,
есть в каждой артели ватажка.
Где взять на арапа, где ласкою взять,
он знает.
И движет им что же?
Назвать лихоимцем такого нельзя,
попробуй-ка сам, если сможешь.
С червонцем по кругу пустил малахай
собрать погорельцу рублёвки,
чтоб знали хозяина, знали свой край,
чтоб вить из покорных верёвки.
Он может себе самому подыграть,
дублёнку заменит на ватник,
об армии скажет старинное: рать,
прикинувшись простеньким ванькой.
Им правят не деньги и не харчи,
о счастье его не печалься!
Он сможет в любые пройти первачи,
пробиться в большое начальство.
А если сорвётся
и всё кувырком…
Поднимется вновь, матерея.
А многим ли привкус азарта знаком –
в небесных парить эмпиреях?

ПАРК ПОБЕДЫ
Нынче парк,
где когда-то кирпичный завод
исходил сладковатым дымком
похоронным.
Слышу голос, как будто бы кто-то зовёт:
– Помяни нас…
Вокруг лишь скворцы да вороны.
Может, встречу своих, по дорожке бреду,
пусть не сразу узнают и спросят:
– А кто ты?
Вон часовня за прудом на том берегу,
прах развеян под сенью креста
и ротонды.
Той блокадной зимой
лишь присниться мог хлеб,
и не в силах принять были мёртвых
могилы,
и вдоль улиц лежали без спроса и треб
их тела до весны на морозе нагими.
Торопились полуторки-грузовики
с той поклажей – для мёртвых шлагбаум
был поднят,
вагонетки летали там, как челноки,
в раскалённое жерло
печной преисподни.
Ни прощаний, ни слёз,
и никто не споёт…
Помянуть по-людски –
перед мёртвыми откуп,
потому кочегарам усилен паёк –
по сто граммов на брата
наркомовской водки.
Это было давно. Не осталось почти
тех, кто выжил случайно
и был очевидцем.
Дети потчуют птичек зерном из горсти,
и дымок непонятный над парком
клубится.

ВАСИЛИСА
Любит подружка моя веселиться,
Может, ей ларчик заветный открыли?
Облако в небе – ей тень василиска –
ящера хвост, петушиные крылья.
Мнит Василиса
быть к тайнам причастной
скороговорок и кладов сорочьих.
То к ней синицы в окошко стучатся,
то домовой рассмешит среди ночи.
К речке бобровой, к запруде глубокой
ходит в бегущие струи глядеться.
А улыбнётся – в глазах с поволокой
лучики сказок далёкого детства.
Где-то за лесом гремят автодромы,
вышки торчат виртуального мира.
Спросят её – я отвечу: – Нет дома!
Вы проходите, как Времечко, – мимо!
У Василисы расставлены вешки
в чащах, чтоб я там не потерялся,
чтоб обошли нас и нежить, и леший,
чтобы их злоба растаяла зря вся.
Сколько ещё миловаться осталось,
нежиться сколько в угодьях сорочьих?
Ну а в конце, когда грянет усталость,
в поле уйдём и растаем средь ночи.

ПЕРВОРОДСТВО
Здесь дрозды атакуют ворон,
А под окнами ёжики бродят,
И, со всех окружая сторон,
Лес грозит садовода угодьям.
Здесь не знаешь, чему угождать:
Иван-чаю в цвету, гиацинтам?
И меж ёлок тебе – благодать,
Хоть и сада Эдемского сын ты,
Где Праматерь, вкусившая плод,
Знать не знала о судьбах потомков:
Коз пасти и терновник полоть,
Сквозь судьбу продираясь с котомкой
В первородство, к запрудам лесин
На бобровую речку, к лосятам…
Вышло так! Как ни кинешь – всё клин
Журавлиный иль в поле овсяный.
А с утра малахольный телок,
Чтоб похолили, ломится в двери.
Малосольный огурчик – нам впрок,
Коль в чести и посты, и поверья.
И вопрос выживанья ребром
Жизнь поставит куриною лапкой.
Где-то шахты, в степях космодром,
Здесь мы семеро в доме по лавкам.
Песню ль спеть про шумящий камыш?
Но стоит твой стаканчик не выпит,
Вспомнишь что-то, на шутку смолчишь,
Вдруг да снова Чернобыль да Припять.

ХУДОЖНИК
Уже был кол раздора в души воткнут,
в октябрьском поле колкая стерня…
Стакан нарисовал художник Водкин,
Петров – купанье красного коня.
Пусть веет образ и таится символ,
где по прямой короче не всегда
взойти, где Богоматерь шепчет:
– Сын мой,
над Вифлеемом первая звезда!
Сияет Вечность, душит дней короста,
игру цветов, похожую на кич
живописал, хоть это и не просто,
как староверу бороду постричь.
Где суета, где суть, когда из окон
дворянских
пьяный свист и перепляс?
Он заказной у Времени изограф,
или калика нищий, богомаз?
И чтобы в жизни был он осторожен,
не по наитью жил – наверняка!
Предвидя всё, отец его, сапожник,
порол по будням впрок озорника.