Адриан Протопопов
* *
В этом пространстве, где спят у обочин,
синим дымком изнывая, костры,
день этот мокрой листвой озабочен,
влажным дыханием ночи-сестры.
Все, что остыло, продрогло, озябло
теплой душой отогреет туман,
запахом спелых антоновских яблок
снова сведет тебя утро с ума.
И, как всегда, в эту пору порожний,
гулок и призрачен вымерший сад.
Шорохи тише, и свет осторожней,
и беззащитен опять листопад.
Кажется, выйдешь
к проселку безгрешен,
кажется, вот она – неба душа.
Где-то вверху колыбели скворешен
ветер качает, почти не дыша.
* *
Вдруг аукнется что-то,
замрешь ли, почуяв
Этот тонкий, далекий, с горчинкою привкус дымка…
Шёпот матери, что ли,
что в детстве, врачуя,
Наклонялась, бывало, и в горле –
ни слез, ни комка?
Разве небо откликнется меркнущей светлой полоской…
Словно что-то на ощупь нащупав,
как глупый щенок,
Откровенная память замрет,
заскулит отголоском,
Ткнётся носом в колени,
доверчиво ластясь у ног.
* *
Предместье – шахматная игра
Белых и черных стволов,
Засилье крыш и бессилье оград,
И озером пахнет улов.
Поверишь ли, – время свое проспав,
Мучается горизонт,
Нюхает утро, к земле припав,
Травами взятый газон?
Качнется сумрак, и станет ждать
Рождения первая тень,
И первым делом вспыхнет вражда
Поленьев к огню – в плите.
Поверишь, что сад, затаясь, намечал
Побеги или побег,
Что сруб унесет на своих плечах
Еще не один век.
Поверишь, что в самой слепой беде
Будет кому помочь….
Хватит нам силы на черный день
И веры – на белую ночь
* *
Уснувшие, может, вы правы,
и логика сна полновесна…
Но вспомнишь, как мечутся травы
в ногах у весеннего леса!
Но вспомнишь, как бешено шарят,
По лесу забытые грозы,
И в плеши Больших полушарий
антенны впились, как занозы!
Забыть ли, как нашей дороге
всю спину дожди исхлестали,
как жадно глотая пороги,
скользила река под мостами.
Маячат костры у обочин,
глядят недоверчиво звери
и дремлют на отмелях ночи
с раскрытыми створками двери.
Я тоже, как все мы, – от Бога…
Болотом гуляет двустволка,
и в сладких объятиях стога
так глупо-свободно и колко…
И пьяный от солнца невежда
отыщет в соломинках ветра,
как в стоге – иголку, надежду,
что счастье земное – бессмертно!
* *
Этот дом с его всяческой снедью,
с обожженною глиной и с медью,
с опаленною Вашей душой.
Этот тонкий парок от колодца,
эта хвоей боязнь уколоться
и признаться боязнь: Хорошо…
В четком срезе ночного оконца
еще прячутся отзвуки солнца
и тропы догорающий хруст.
Это тени, размытые густо,
в черном небе – безоблачно-пусто
и слова испарились из уст.
* *
Бабье лето, и эти духи
по лицензии чьей-то заморской.
Ты жила, ты шаталась Изборском,
ты чужие читала стихи.
Ты дышала приварком ухи,
были глухи заборы и плохи,
верным псом твоим правили блохи
и тянуло покосом с реки.
Были скупы на звон купола,
и, блуждая, терялись тропинки,
ты на пыльном, заплеванном рынке
в рот кровавую клюкву брала.
Босиком, ты была – от сохи,
рыжий идол без всяческой веры,
и склонялись к тебе кавалеры –
в изумрудных жабо лопухи.
* *
Вот так седеет голова,
снег совершил свои проступки,
и ты в своей счастливой шубке,
и легкие, как снег, слова.
Вот так белеют облака,
до них рукой, как до обмана.
Небесную всё ловит манну
твоя веселая рука.
А вот и первые следы.
Они идут светло и праздно.
Вот так доходят до соблазна,
а может, даже – до беды.
И, глядя, думаешь: Верши!
Насквозь прострелен этим чувством
я восхищён твоим искусством –
холодным праздником души.
И, кажется, где тает снег,
где снег, мне кажется, взлетает,
сейчас возьмет да и растает
твой легковесный силуэт.
* *
Соскучившийся по лесам,
по ржавым ветреным откосам,
по избам, по твоим слезам
и по ногам прохладно-босым
Приду, прося твоих пощад
и принеся свои прощенья…
Забор наш дряхл и дощат,
на отощавшем псе – ошейник.
Давно оборванная цепь,
давно обглоданные кости,
и жжет укор в твоем лице,
что я опять приехал гостем.
У одичавших книг в плену,
средь покоренных пылью полок
себя ты прячешь, как вину,
как прячут зеркала осколок.
С улыбкой муки на губах
Ты зябко стянешь шалью плечи,
и клавесином старый Бах
тебя измучит и излечит.
Нагрянет вечер, и впотьмах,
на ощупь зажигая спички,
ты испытаешь сладкий страх,
учуяв поступь электрички.
И, даровав свободу мне,
утихнут в доме половицы,
чтобы тебе наедине
опять с бедою затвориться.
* *
Не запирай врата от рая
от сеном пьяного сарая,
где в сонме запахов и света
шуршит засушенное лето,
где светятся стропила крыши
и в царстве светлой темноты
летучие слепые мыши –
свисают с неба хомуты,
и чуткая корова дышит,
ее доверчивый телок,
жуя июня сочный клок,
пускает слюнки лопоухо,
в зеленом оперенье муха,
бесцельно чертит потолок,
маячат тощие былинки,
и, в солнце плавая, пылинки
снопами ломятся в проем,
незапертой тобою двери,
откуда, светлая, в район
бежит растерянно дорога,
и, как за пазухой у Бога,
в шуршащем сене мы вдвоем.
* *
И пахло преющим листом,
И ветер в бреющем полете
Все морщил воду под мостом,
И ты ждала меня в пролете
Судьбой забытого двора,
Где все играла детвора,
Где дедушка парил в дремоте
На страже своего поста,
И запах прелого листа
Его счастливый сон тревожил
Среди забытого двора,
Где ты все думала: “Пора…”
И ветер трепетал на коже
Твоей, ребят и старика,
В наплыве запахов, похоже,
Все медлила его рука,
Ища себя, но помоложе…
и день темнел, и все дремотней
Взбиралось солнце по стене,
И улыбался дед во сне,
И ветер шарил в подворотне.
* *
Ах, вертолеты комаров –
подобье дерзкого десанта,
и с неба сыплют диверсанты
на нас, собак и на коров.
Природа, верная сестра,
укрой от сырости и гнуса.
С тобой и радостно, и грустно
и у ручья, и у костра.
Бормочет сумрачно река
и филин шепчется с кащеем,
и спит под загорелой шеей
твоя пугливая рука.
Соломинкой щекочет нос
луна, заглядывая в окна,
и пряжи светятся волокна,
и беспробуден верный пес.
А утром прянет от крыльца
в маршрут продрогшая тропинка,
и легкая твоя косынка
коснется моего лица.
И ветер весело вздохнет
и станет бить опять баклуши,
и осыпь солнцу распахнет
свою остынувшую душу.
И ты, открыв валунный плёс,
с тревогой дым жилья почуешь
и, суетясь, как глупый пес
меня случайно поцелуешь.