Туча повисла над морем, раздумывая, спуститься пониже, приподняться повыше или остаться как есть… Она была беременна и знала, что сейчас перестанет быть… Это знание наполняло ее ликующим нетерпением. Каждая туча мечтает, исчезая, порождать новые сущности, новые жизни…
Море под ней было гладким и неподвижным. Будто состояло не из воды, а из неживого асфальта, затопившего людские города… Впрочем, туча уже принесла жизнь для этого моря и готова была ею одарить…
Она была готова… Радовалась тому, что предстоит… И все-таки глубоко-глубоко в себе слышала робкую ноту сожаления о том, что придется отдать всё и всех и себе не оставить ничего. Потому что себя, как таковой, больше не будет…
Пожалуй, пора!.. Туча вздохнула и приступила к действию, отбросив всякий намек на сожаление…
Пробуждающий голос, призывающий к жизни, зарокотал внутри тучи… По его призыву пробудились те множества отпрысков, коих туча до времени баюкала и защищала… Тесно прижатые друг к другу, они зашумели на разные голоса, недовольные навязанной им теснотой… И принялись энергично отпихиваться друг от друга локтями…
Такая пошла толкотня, такая возня несусветная, что туче оставалось одно: распадаться и поглядывать вслед своим счастливым отпрыскам…
Собственно говоря, теперь уже они не были ее отпрысками. Они были сами по себе. Были ветрами, которых туча породила, на которые она распалась…
Ветры, забыв и думать про тучу, смеясь и повизгивая, ринулись вниз, как щенки, полные щенячьего бессмертия и задора…
До самой воды они долетели беспрепятственно, наслаждаясь новообретенной и еще непривычной свободой…
Но вода оказалась трудным препятствием… Она не поддавалась их наскокам…
Приходилось напрягаться и толкать воду впереди себя, чтобы она не тормозила движение, не мешала стремиться вдаль…
Каждый ветерок порождал волну – прозрачную, свежую, пронизанную изнутри причудливой сеточкой пены, горделиво изогнувшую голову…
Каждый ветерок был пастухом и водителем своей волны… Ее другом, наставником и собеседником…
Но был один среди них, привязанность которого оказалась необычайно сильной… Проще говоря, он безоглядно влюбился в свою волну. И никто ему больше не был нужен: ни другие ветры, ни другие волны…
Он восторженно глядел на свою волну. Он ласкал ее нежными прикосновениями… И она, благодарная за ласку, радовала его красотой причудливых изгибов и переливов…
Так они жили в мире и согласии, ничего вокруг не замечая…
А между тем они приближались к берегу… Берег становился всё ближе…
И вдруг…
Надвинулся вплотную…
Они, волна и ветер, как были в объятиях друг у дружки, так на берег и налетели…
Тут уж им пришлось разделиться… Ветер, взвыв от боли, прянул в воздух и закружился над своей волной. А та раскинулась на прибрежном песке такой умопомрачительной кружевной пеной, что ветер застонал от восторга…
Застонал и заплакал…
Заплакал потому, что кружева пены истаивали на его глазах и что-то прощальное шептали тихо и неразборчиво…
Терзаемый отчаяньем, ветер бросился на милые кружева, на милые останки и прижимался к ним, пытаясь впитать их в себя и тем самым сохранить…
Но они исчезали, исчезали… Исчезали…
И только мокрый песок оставался… Пустой мокрый песок…
Пораженный несправедливостью, злым приговором судьбы, ветер закричал от боли, не в силах пережить потерю…
И на его бешеный призыв откликнулись все, кто, подобно ему, потерял своих подруг…
Стая ветров собралась огромная… Шум от них исходил ужасающий… Они ожидали команду…
И в конце концов тот самый первый ветер проревел приказ…
И все ветры с неописуемой силой набросились на берег…
И стали его разрывать и раскапывать в напрасной надежде извлечь из него, как из могилы, останки тех милых, что были ими утрачены безвозвратно…
Александр ПАПАНИН
Возвращение Брэдбери?
Когда я прочитала несколько сказочно-притчевых текстов Александра Папанина, я как раз о том самом и подумала, о чем написала в заголовке этого эссе. Я подумала о том, что молодой питербургский литератор очень напоминает манерой письма, всем построением своего повествования известного американского фантаста.
Я всю жизнь любила читать и сейчас люблю Рэя Брэдбери. Он всегда казался мне уникально неповторимым, с интонациями, которые могли быть присущими лишь ему одному, ему единственному…
И вдруг – Александр Папанин…
Ничем особенным пока что не известный. Можно сказать, делающий первые шаги на трудном литературном пути. Воленс-ноленс, как я уже сказала, очень напоминающий американского мэтра.
Первый импульс: я восхитилась. И возрадовалась, что Господь вернул нам любимого автора в новом обличье.
Ну и хорошо!.. Ну и слава Богу!.. Пускай будет литератор, напоминающий того, уже ушедшего!.. Можно будет смело его называть “вторым Брэдбери”! Ничего плохого в этом, естественно, нет и быть не может.
Но вот вопрос: можно ли это явление считать достойным восторгов и дифирамбов?.. Подумав, я решила, что и можно, и нельзя. С одной стороны, писать, как Брэдбери, – в этом, несомненно, признак настоящего таланта. Потому что каждый писатель уникален и неповторим. И кто бы ни пытался писать “так же”, все равно это будет “не так, как раньше… “
Обязательно в “молодое” творчество будет привносимо что-то свое, что-то, чего не было у предыдущего автора…
В общем-то, Александр Папанин не так уж и безвестен, как я поначалу заявила. Он – лауреат Всероссийского литературного конкурса, проведенного институтом Кино и Телевидения… ГУ КИТ – его родной институт, студентом коего он является.
Меня очень интересует вот какой вопрос: сознательно он подражает мэтру или поет бессознательно, как поют вольные птахи?.. Если он и впрямь “вольный птах”, то как бы он не затормозил тем самым своё творчество и не завел его в тупик… И не пора ли ему в таком случае литературно “похулиганить” – испробовать разные темы и жанры, так и сяк их меняя и комбинируя?..
В любом случае, как мне кажется, замечательная, истинно “наша” газета “Литературный Санкт-Петербург” сделала именно то, что она должна делать прежде всего: открыла “урби” эт “орби” свежее, молодое, талантливое имя, которое отныне, будем надеяться, не исчезнет в “в реке забвения”…
А главный вопрос, который я задала сама себе: что лучше: быть “вторым кем-то” или “первым самим собой”, – так и остался без ответа… Мне кажется, сколько людей, столько и вариантов ответа…
Светлана Смирнова, искусствовед