Рассказы зрелого Чехова необычайно лаконичны. Порой, исследуя детали, их приходится как бы расшифровывать. Это своего рода загадки для неравнодушных. Постоянно следует ставить вопросы и о многом догадываться. И от этого чтение становится увлекательным и необычным по ощущениям. Рассказ На подводе был написан в Ницце в ноябре 1897 года. Зададимся вопросом: где и когда разворачивается действие рассказа? В тексте есть прямое указание, только его надо заметить.
Рассказ без острых сюжетных поворотов и публицистической риторики. Сдержанный. Спокойный. Строгий. Описывается путь на подводе, из города в деревню, учительницы начальных классов Марьи Васильевны. В уездном городе она раз в месяц в дирекции народных училищ получает жалованье, после чего приобретает впрок продукты. Мешки с мукой и сахаром тут же, на подводе.
Когда отъехали версты три, старик Семен, который правил лошадью, обернулся и сказал:
– А в городе чиновника одного забрали. Отправили. Будто, идет слух, в Москве с немцами городского голову Алексеева убивал…
Московский градоначальник Николай Александрович Алексеев был убит в марте 1893 года. 9 марта, в день, когда гласные Московской Думы должны были на основании ст. 114 Городского Положения избрать двух кандидатов на этот пост (очевидно, Н.А.Алексеев был бы выдвинут, а затем и переизбран на третий срок), некий Василий Андрианов, мещанин Новохоперского уезда Воронежской губернии, в приемной выстрелил ему в живот.
Н.А.Алексеев был энтузиастом своего дела, незаурядным организатором. Происходил из купеческой династии, мать – из греческого купеческого рода, отсюда и темперамент. Всю страсть своей натуры градоначальник вложил в развитие Москвы. При нем была осуществлена модернизация коммунального хозяйства: сооружены насосные станции и водопроводные магистрали, канализация, проведены важные санитарные мероприятия (скотобойни выведены из города, организован санитарный контроль на рынках, устроена образцовая городская прачечная, приняты противохолерные меры). Город стал чище, здоровее, покрылся мостовыми, бульварами и скверами. При Н.А.Алексееве было завершено строительство Исторического музея, возведено здание Городской Думы, построено около 30 училищ, оборудовались в соответствии с новейшими достижениями больницы и дома для умалишенных. Именно в эти годы П.М.Третьяков передал в дар городу свою коллекцию картин.
О деятельности городского головы А. П. Чехов, разумеется, знал не понаслышке. Еще бы, ведь он в 1880-е годы жил в первопрестольной и несколько лет поставлял очерки Осколки московской жизни в юмористический журнал Н.А.Лейкина. Откуда брались деньги на благоустройство? Все положенное жалование (12 тысяч рублей в год), а зачастую и личные средства градоначальник вкладывал в развитие Москвы. Были выпущены облигации. На заемные средства создавались коммерческие муниципальные предприятия, которые после погашения долгов начинали приносить доход в городскую казну. Инициативы благотворителей умело обращались на решение первоочередных задач. При Алексееве доходы города выросли более чем в два раза, дефицит сократился с 1,3 миллионов рублей до нуля.
Современники описывали Николая Александровича так: Высокий, плечистый, могучего сложения, с быстрыми движениями, с необычайно громким, звонким голосом, изобиловавшим бодрыми, мажорными нотами, был весь – быстрота, решимость и энергия .
И вот его застрелил мещанин Новохоперского уезда. Эксперты-психиатры во главе с профессором В.П.Сербским сочли убийцу душевнобольным (он, кстати, ранее лечился в клинике). В кармане у него нашли записку: Прости, мой выбор пал на тебя . Кроме того, убийца заявил: Ничего не имел против Алексеева лично, а просто исполнил то, что хотел . Внимательно просмотрев газеты весны 1893 года, можно прийти к выводу, что систематизированный бред убийцы не был народовольческим по терминологии, а носил, скорее, псевдонаучный характер. Так, им была подана записка Психическая присказка об инфлюэнце , в которой он, не будучи врачом, рассуждал о мерах борьбы с инфлуэнцой перед холерой , разумеется, для блага народа. Подача этой записки дала возможность Андрианову приходить в городскую Думу, слоняться по коридорам, высматривать подходы к кабинету градоначальника. Если он и был безумцем, то очень находчивым и хитрым.
Живя в Мелихово, А.П.Чехов узнавал московские новости быстро. И в марте он пишет в Воронеж писателю А.И.Эрделю: …До уныния обескуражен неприятными письмами… . Именно в ночь на 11 марта скончался Н.А.Алексеев. Сообщение появилось утром на 2-й странице Московского Листка . И, несомненно, в тот же день новость достигла и Мелихово. Та весна врезалась в память писателя, вызвала глубокие раздумья, которые спустя четыре года и отразились в рассказе На подводе .
Из примечаний к рассказу в ПСС известно, что издатель газеты В.Соболевский попросил автора удалить упоминание об убийстве городского головы, так как это могло, дескать, произвести тяжелое впечатление на близких покойного (у него остались мать, жена и три дочери). А.П.Чехов пошел навстречу – и стало: фальшивые деньги чеканил с немцами . При этом в сопроводительном письме делается упор на музыкальной стороне произведения: …в этом месте рассказа должен быть короткий разговор – а о чем, это все равно . Но так ли это? Не усмешка ли? Позже, при подготовке рассказа к собранию сочинений, А.П.Чехов вычеркнул фразу о фальшивомонетчиках и вписал первоначальную. Значит, она важна?
Любопытно, что в обоих вариантах ни к селу ни к городу упомянуты немцы . Выходит, еще за 15 лет до вступления России в Антанту, за 20 лет до войны бродили в обществе неясные слухи и домыслы, кто-то настраивал массы против немцев, а это значит – и против части офицерства, предпринимателей, ученых, да и самого престола. Чуткий писатель уловил это.
Скрытый драматизм рассказа На подводе раскрывается постепенно. И словно бы сама собой приходит мысль: как мало людей, которые без громких слов служат обществу, принося реальную помощь! И как много тех, кто либо ничего не делает, либо мало и плохо делает, либо приносит вред, убивая и разрушая, распространяя ложь и домыслы…
В рассказе об этом – размышления автора:
Жизнь трудная, неинтересная, и выносили ее подолгу только молчаливые ломовые кони, вроде этой Марьи Васильевны; те же живые, нервные, впечатлительные, которые говорили о своем призвании, об идейном служении, скоро утомлялись и бросали дело .
Итак, время действия – апрель 1893 года ( …прекрасное апрельское солнце сильно грело… ). Место – предположительно Новохоперский уезд (вероятно, был задержан какой-то родственник или знакомый убийцы; кстати, Андриановы в Воронеже занимались похоронными услугами). Почему учительница едет на подводе, а не в какой-нибудь рессорной коляске, например, в пролетке? Подвода – крупная телега, запряженная ломовой лошадью, использовалась для гужевых перевозок. Какое уж тут может быть уважение к учительнице? Она, представитель сельской интеллигенции, вынуждена тащиться в тряской, увязающей в грязи подводе, словно какая-нибудь поденщица. Всё от бедности. К тому же еще и мешки надо с собой везти.
А что за мешки? Напомню, в 1891-92 годах в центральных и южных губерниях России, в том числе и в Воронежской, был страшный голод из-за засухи. Голодало около 30 миллионов человек. Весной 1893 года последствия неурожая, разумеется, проявились особенно сильно. Марья Васильевна приобрела в уездном центре сахар и муку, и ясно, что продукты привозные, по благотворительности. В районах, охваченных голодом, они обычно продавались по оптовым ценам: железные дороги шли на бесплатную доставку, а прочие расходы брали на себя общественные организации. Это подтверждает опубликованный в Воронежских Губернских Ведомостях (№ 19 от 10 марта 1893 г.) Журнал Воронежского Губернского Благотворительного Комитета по оказанию помощи населению Воронежской губернии, пострадавшему от неурожая . Новохоперский уезд назван в числе 5 самых пострадавших. Поступали пожертвования, МВД ассигновало в распоряжение Губернского Комитета полмиллиона рублей. В журнале записано: …Продажа хлеба по заготовительной цене принесла громадную пользу, еще большую помощь следует ожидать от продаж его по удешевленной цене, но в виду всё большего и большего истощения платёжных средств населения, необходимо установить и даровую раздачу пособий… для сирот, вдовцов и вдов с сиротами и для стариков… . Как видно, Марья Васильевна не подходит под эти категории. Она могла претендовать разве что на удешевленную цену . Да и то вряд ли.
Каковы были весной 1893 года оптовые цены? Биржевые Ведомости сообщали: По имеющимся у нас сведениям, закупка для местностей, пострадавших в прошлом году от неурожая хлеба, по распоряжению министра внутренних дел произведена в высшей степени удачно: потребное количество хлеба приобретено уполномоченными министерства по ценам несравненно ниже тех, по которым приобретали его земства… покупная цена хлеба без доставки колеблется между 70 и 56 коп. за пуд . Но это речь идет о зерне. Его продавали кулями по 8 пудов весом (130 кг). А мука отпускалась мешками по 5 пудов (около 80 кг). Вот оптовые цены весны 1893 года, взятые из Биржевых Ведомостей : …мука ржаная обыкновенная замосковная делана от 8 р. 25 к. до 8 р. 45 к. и за очень хорошую требовали 8 р. 50 – 60 коп… пеклевань вальцовая от 6 до 7 р… за 5 пудов . Между прочим, в обзоре хлебной биржи бросилась в глаза такая фраза: …в среде хлеботорговцев господствует уверенность, что цены еще поправятся в виду грядущего весеннего бездорожья и, следовательно, прекращения подвозов . Поправятся – значит вырастут!
А вот как обстояло дело с ценами на сахар: …состоялись следующие сделки с сахарным песком производства 1892-93 гг.: 5 р. 10 к. заводчик – спекулянту… 5 р. 12 к. спекулянт – спекулянту… и т.п. Перепродавали сахар вагонами, а цены указаны за пуд (16 кг.). Таким образом, обычный трёхпудовый мешок стоил около 15 рублей.
Несложный подсчет приводит к заключению, что на подводе находилось всего два мешка – один с ржаной мукой, другой с сахарным песком. И на это ушла вся месячная зарплата учительницы. Власти и благотворители, конечно, поддерживали голодающие губернии, но разве они могли переломить ситуацию? К тому же на распространение помощи накладывало отпечаток обычное недомыслие. В пунктах распределения мешки сваливались как попало, ночью их фактически никто не охранял. Газета Дон писала: …станционные амбары сверху донизу завалены хлебом для голодающих, тушами свиней, салом и пр. Добро отправителей только ленивый не крадет… . А Марья Васильевна, человек порядочный, конечно же, эти мешки купила. Да еще ей подводу надо оплатить, дать Семёну по меньшей мере рубль.
Подводу обгоняет помещик Ханов, в коляске четверкой. Он едет к помещику Баквисту. Говорящие фамилии. Один – потомок орды, другой – пришельцев с Запада и, вероятно, сам западник. Вот Ханов: …с поношенным лицом и с вялым выражением… И казалось бы, что стоит ему, богатому человеку, из этой дурной дороги сделать хорошую, чтобы не мучиться так и не видеть этого отчаяния, какое написано на лицах у кучера и Семена; но он только смеется, и, по-видимому, для него все равно и лучшей жизни ему не нужно. Он добр, мягок, наивен, не понимает этой грубой жизни и не знает ее так же, как на экзамене не знал молитв. Жертвует он в школы одни только глобусы и искренне считает себя полезным человеком и видным деятелем по народному образованию . Какой контраст с убитым Н.А.Алексеевым!
Баквиста мы не видим, но зато узнаём, что для того, чтобы проехать к переезду, нужно сделать крюк версты в три к его имению. Там построен мост, и это удобно для Баквиста. А если ехать по прямой, то приходится преодолевать речку вброд. От этого намокла одежда Марьи Васильевны, а главное – подмочены мешки с сахаром и мукой. Беда! И есть, значит, смысл в невнятном бормотании возчика: Чистое наказание с эстим земством…
Тут народная молва права. Принимало решение о постройке моста земство, вот как раз Ханов и Баквист или люди, с ними тесно связанные. Дорожная ситуация вообще вызывает массу вопросов: а почему, собственно, железная дорога проложена так далеко от уездного города? Почему путь до станции, по которому, видимо, ездят все, такой отвратительный? Почему мост построен не там, где нужно? Все эти вопросы оставляют ощущение запутанной, нескладной жизни, в которой очень мало деятелей, способных к тяжелому, неблагодарному, подвижническому труду. Зато из этой дремучей провинции выползают на свет люди с узким кругозором, легковесными идеями и скорые на расправу при осуществлении бредовых планов…
Учительница приедет в свою плохо отапливаемую школу с мокрыми башмаками и юбкой. А дров, возможно, и нет вовсе. Вокруг тепла и дров вертятся мысли Марьи Васильевны в дороге: …Утром холодно, топить печи некому, сторож ушел куда-то… Нужно собирать с учеников деньги на дрова, на сторожа и отдавать их попечителю, и потом умолять его, этого сытого, наглого мужика, чтобы он, ради бога, прислал дров… . И до этого, когда пила чай в трактире, она думала также о дровах, о стороже…
Топливо в местностях, где осталось мало лесов, превратилось в серьезную проблему. Зима 1892-93 годов выдалась особенно холодной и долгой. Морозы доходили до – 30 °. Из-за неурожая даже соломы было мало. Печи поначалу топили кизяками, но и навоза было мало, поскольку скотину очень скоро вырезали. Крестьяне собирали отбросы каменного угля возле железнодорожных депо. Воронежская газета Дон (№32 от 18 марта 1893 г.) сообщает о том, что творилось зимой: …рубили общественный лес под корень… на дрова разбирались сараи, плетни… в ночное время неизвестными людьми разобран был сарай, стоявший при школе… .
Жалованье учителям платило Министерство народного просвещения. Еще выделялись деньги на чернила, бумагу, грифели, мел – по 3 копейки на ученика. А вот на дрова, действительно, приходилось просить деньги у благотворителей и деревенских сходов. И бывали случаи, когда из-за этих рублей крестьяне вообще отказывались отпускать детей в школу. Говорили: Нам дома работники нужны, а от школы какой прок? Только расходы!
Россия по грамотности населения заметно отставала. В 1887 году из 100 русских новобранцев 68 не умели ни писать, ни читать. В Японии таких было 15,6%, во Франции – 5,7 %, в Германии – 0,6 %. Расходы на каждого ученика по сравнению с развитыми странами были меньше в 10-15 раз.
Но как Марья Васильевна стала сельской учительницей, почему очутилась в этой глуши? Когда-то были у нее отец и мать, жили в Москве около Красных ворот… Отец умер, когда ей было десять лет, потом скоро умерла мать… Был брат офицер… . Раз офицер, то семья, стало быть, дворянская, только обедневшая. Вот этот-то брат, видимо, и помог получить образование. Но существовали и благотворительные фонды для поддержки сирот. Учиться сироты и дети из бедных семей могли и на пособия Министерства народного просвещения. В этом случае после окончания учебного заведения нужно было отработать несколько лет там, куда пошлют. В Москве в 1870-х годах было всего два учебных заведения, окончив которые девушки получали право стать домашними учительницами или учительницами начальных классов: высшие женские курсы В.И.Герье (трехлетний курс историко- филологической направленности, наиболее престижный и дорогой) и Лубянские женские курсы (по программе мужских классических гимназий). Думается, Марья Васильевна посещала именно Лубянские курсы. И окончила их в 1880 году. В рассказе читаем: Вот уж тринадцать лет, как она учительницей…
Очевидно, упоминание этих тринадцати лет – не случайно. Это сразу отсылает нас к концу 1870-х – началу 1880-х годов. Дискуссии среди молодежи: чему посвятить свою жизнь, на что направить силы? Одни шли в народники, в народовольцы, в социалисты, в агитаторы и пропагандисты, в террористы. Другие считали, что больше пользы народу они принесут, если станут врачами, юристами, инженерами, учителями, писателями. А.П.Чехов появился в Москве в августе 1879 года и поступил на медицинский факультет Императорского Московского университета. Студенческая среда бурлила. Уже прошли процессы 193-х и 50-ти. В 1880 году состоялись процессы
11-ти и 16- ти. Но всё это не могло сбить подспудного революционного брожения. Покушения на Александра II следовали одно за другим. 5 февраля 1880 года Степан Халтурин произвел взрыв в Зимнем Дворце. И дело приближалось к кровавой развязке 1 марта 1881 года.
И вот в этой обстановке юная Марья Васильевна не примкнула к террористам (а можно было бы внутренне оправдывать своей выбор бедностью). Видимо, студент Антон Чехов в 1880-м году встречал в Москве таких девушек, своих ровесниц. У его сестры Маши были подруги, ставшие учительницами. (В одном из писем она сообщает, что подруги прослезились, прочитав рассказ). Писатель знал их судьбы, видел, как им тяжело приходится в жизни. И потому его сердце на стороне этой скромной Марьи Васильевны.
Впрочем, писатель нарочито исключает у своей героини высокие помыслы о служении народу, о мессианстве. В учительницы она пошла из нужды, не чувствуя никакого призвания; и никогда не думала о призвании, о пользе просвещения, и всегда ей казалось, что главное в ее деле не ученики и не просвещение, а экзамены… Казалось бы, убийственная характеристика. Но, вспомним, она тянет лямку, как ломовая лошадь. И разве труд ее – не служение народу? Тяжелейший труд – в глубинке, среди невежественных людей, снося грубость, несправедливость, непонимание… В трактире до нее доносится обидное: Ворона свинячая!
Отчего этот пьяный выкрик?
Важный момент подметил А.П.Чехов: недоверие крестьян к пришлой интеллигенции. Он пишет: Ей крестьяне не верили; они всегда так думали, что она получает слишком большое жалованье – двадцать один рубль в месяц (было бы довольно и пяти), и что из тех денег, которые она собирала с учеников на дрова и на сторожа, большую часть она оставляла себе. Попечитель думал так же, как все мужики, и сам кое-что наживал с дров… А в итоге в классе холодно, промозгло. Такая деталь: у Марьи Васильевны от прежних вещей сохранилась только фотография матери, но от сырости в школе она потускнела… Читатель в конце рассказа увидит только зеленую крышу этой школы, но постройку легко можно представить. Скорей всего, это типовое здание, какие ставились по стране в царствование Александра II: одноэтажное деревянное строение, посередине крыльцо, справа квартира из одной комнатки, тут же и кухня , а слева – большой класс с лавками. Конечно, постройки ветшали, но у министерства не было на ремонт денег.
В газете Дон (№31 от 16 марта 1893 г.) на глаза попалась заметка Современная беда сельских школ :
Обыкновенно крестьянская школа посещается детьми в возрасте от 8 до 11 лет… И вот ребенку восьми лет… приходится тащиться по глубокому снегу, в сильный мороз, версту или две версты… Идет такой ребёнок с надеждою отогреться в школе, но в школе его встречает такой же холод. Дороговизна топлива, отсутствие свободных мирских денег в кармане старосты – делают часто то, что школы зачастую оставались и остаются нетопленными… Учитель в шубе или тулупе, дети в полушубках, с подвязанными ушами, с рукавицами на руках. Писать пером совершенно нельзя – чернила мерзнут.
К чести крестьянских детей нужно заметить, что большинство их аккуратно посещало школы в зимние холодные дни… Часто случалось детям в бурю возвращаться из школ… В наших школах имеется приказ училищного совета, запрещающий производить занятия при морозе в 22 градуса. Но как детям узнать, сколько градусов имеет мороз?..
И вот маленькие русские мальчики в лютый мороз приходят в школу. И, думается, Марья Васильевна, глядя на их голодные лица, не могла удержаться, чтобы не дать им лепешку хлеба и кружечку чая. Да, об этом в рассказе нет ни слова. Я бы назвал это запредельным лаконизмом. А.П.Чехов напрямую, минуя текст, адресуется к чувствам и воображению читателей. Поняв совестливый и деликатный нрав Марьи Васильевны, понимаешь то, что она не присваивала денег, не крала дрова, не била детей. Напротив, она отдавала им последнее. И эта догадка подтверждается отрывистыми возгласами в трактире: Учительша из Вязовья… знаем! Барышня хорошая… Порядочная!
Из записной книжки А.П.Чехова: Сила и спасение народа в его интеллигенции, в той, которая честно мыслит, чувствует и умеет работать . В порядочных людях? Не в террористах, не в болтунах, не в наушниках, не в интриганах, не в рвачах и выжигах. Кстати, в рассказе имеется едва заметный штрих-ответ на вопрос: кому живется весело, вольготно на Руси? Есть такой! Трактирщик Иван Ионов. (Сама собой возникает ассоциация с библейским Ионой, выжившим даже в чреве кита!) Эта фамилия дважды встречается в тексте. Именно в его трактире читают мужики газеты, из которых узнают о кознях каких-то мифических немцев. И это именно он купил у барина участок и окопал его канавой . Преуспевает! Канава, вырытая по его повелению, превращается в метафору: теперь для подвод нет иных путей! Не найдя объезда, возчики останавливаются у трактира в Нижнем Городище (говорящее название! Есть высокие идеи и светлые идеалы в столицах, а есть места, где жизнь течет низкая, подспудная, грязная). Видимо, это и есть трактир Ионова.
И тут еще одна великолепная, но и загадочная деталь. Перед трактиром стоят телеги с купоросным маслом. Что за масло такое? А это и не масло. Это концентрированная серная кислота так называлась. С ее помощью производили крахмальный сахар и прессованные дрожжи. Но нередко, по невежеству, пропорции нарушались, кислота (ведь масло же!) попадала в хлеб – и люди травились. Такие сообщения встречаются в газетах той поры. Однако, мне кажется, следует обратить внимание и на другое. Купоросное масло применялось при производстве пироксилина и нитроглицерина. И использовали его не только на динамитных заводах, но и террористы в своих подпольных лабораториях. И получается: подвыпившие мужички везут по Руси бутыли с сырьем для бомб… Этак скоро всё может взлететь на воздух!
В память врезается эпизод, когда Марья Васильевна, стоя перед шлагбаумом, замечает в окне проходящего поезда женщину, похожую на покойную мать… И внезапно вспомнилась прежняя жизнь ( аквариум с рыбками… услышала вдруг игру на рояле ), и к горлу подкатили рыдания… Сильнейший эмоциональный финал!
А.П.Чехова называли пессимистом, поэтом сумерек, безысходности. Но рассказ На подводе , при всем своем мрачном колорите, все-таки оставляет ощущение, что сельская учительница, одинокая, так и не выйдя замуж, тем не менее, выдержит все невзгоды. После занятий каждый день болит голова, после обеда жжет под сердцем… А ночью снятся экзамены, мужики, сугробы… Эти экзамены становятся для учительницы навязчивым страхом, целью и смыслом. Они несколько раз упоминаются в рассказе, но в итоге они остаются за рамками повествования. И это опять проявление сверхлаконизма. А вот что удалось обнаружить в газете Дон (№47 от 29 апреля 1893 года):
Экзамены в начальных школах. 22 апреля… в слободе Придаче, в помещении местной сельской школы в присутствии директора и инспектора народных училищ… произведены были экзамены ученикам трех начальных школ… Учительницей монастырщенской школы представлено было к экзамену десять учеников. Все они выдержали экзамен и удостоены установленных свидетельств, с награждением семи из этих учеников похвальными листами за отличные успехи и поведение .
Это как будто о Марье Васильевне (она, правда, представит четырех мальчиков и одну девочку). И еще выясняется, что довольные родители поднесли учителю благодарственный адрес. И значит, всё было не напрасно. Не напрасно голодные дети шли в холодную школу и в мороз, и в непогоду – часто вопреки желанию тех же родителей. Не напрасно Марья Васильевна мерзла и голодала, тряслась на подводе, сносила обиды и грубости…
Вот на какие раздумья наводит рассказ А.П.Чехова “На подводе”.
Александр Карский