Мировоззренческая ситуация в сегодняшней России поразительно похожа на ситуацию в крыловской басне “Лебедь, Рак и Щука”. Как и там, застрявший на исторических ухабах “воз” духовного опыта страны растаскивается в разные стороны самонадеянными претендентами на знание “истины в её последней инстанции”.
Первый такой претендент – это “научно-материалистический лебедь”, продолжающий по инерции “рваться в научное небо”, но давно уже скомпрометированный своим позавчерашним пониманием ментально-языковой проблематики как “надстроечной” (вторичной, несущественной, не имеющей решающего значения), ценностных категорий как “относительных” (тоже несущественных), а исторического развития как совершающегося по вульгарно-механистической схеме “от простого к сложному, от низшего к высшему”. Второй претендент – это “православно-церковный рак”: добросовестный хранитель и искренний проповедник “убивающей буквы” священных текстов (см. 2 Кор 3:6). Он в принципе не способен передвигаться иначе, кроме как “пятясь назад”, потому что изначально воспринимает человеческую историю сквозь очки “вторичной ветхозаветной мифологии” (научный термин из области изучения ранних форм духовной культуры). А третий претендент – это “либеральная щука”: обитательница мутной воды “права без совести”, “прав без обязанностей” и той пресловутой “свободы слова”, в которой всегда почему-то преобладает свобода неумного, лживого и грязного слова.
Каждый из членов “упряжки” выступает в роли символического выразителя своей собственной, не совпадающей с другими, идейной позиции. Чем и объясняется царящий в сегодняшней России и выдаваемый за её “особый путь” разброд в умах, когда одни отвергают нынешний “бандитский капитализм”, другие не приемлют “бездуховное наследие “совка”, третьи видят корень всех проблем в присущем народу “рабском” менталитете, а четвёртые вообще отрекаются от прошлого. Например, для неоязычников тысячелетие русской истории – это “жидохристианство”, а для Русской православной церкви всё, что было до неё и без неё, – достояние “зверей и скотов” (слова киевского митрополита XI в. Илариона, целиком разделяемые современным церковным клиром). Одновременно подрывается вера в будущее, потому что так наз. “элита” ведёт себя как “пятая колонна”, безразличная и к “этой стране” (но не к её ресурсам), и к населяющему её “быдлу”.
За всем таким калейдоскопом взглядов на происходящее чётко просматривается главная “ахиллесова пята” сегодняшней России: её мировоззренческая разобщённость, а значит, и её духовная обезоруженность. Утешает лишь то, что для большинства российских граждан становится всё более очевидной гибельность омута, в который затягивает страну “либеральная щука”. Что же касается выбора между “знанием” и “верой”, к которому принуждают “научно-материалистический лебедь” и “православно-церковный рак”, то он, наоборот, огорчает, потому что в нём явно просматриваются признаки манипулятивного псевдовыбора. Для нужд контроля, например, очень соблазнительна вера без знания, превращающая людей в бездумно-послушную толпу конформистов, а для нужд конкуренции – знание без веры, превращающее их в криминальное сообщество энергично-бессовестных “профессионалов”. И уж подавно соблазнительна, с точки зрения повседневно-обывательского “умения жить”, свобода выбора между “верой без знания”, освящающей моральное право на невежество, и “знанием без веры”, обосновывающим такое же право на любую выгодную подлость.
Власть псевдовыбора над умами тоже не случайна; она объясняется тем, что массовое сознание до сих пор пребывает в иллюзии понятности слов “вера” и “знание”. Но “вера” на самом деле – это всего лишь та частная разновидность знания, которая не подозревает о своей зависимости от собственных бессознательных предпосылок и потому удовлетворяется “буквой” сказанного (написанного). То есть это “религиозное полузнание”, приносящее людям душевное облегчение именно в силу своей смысловой упрощённости. И та же ситуация в науке: многие считающиеся “знанием” научные постулаты вполне справедливо относятся рядом учёных к области преждевременно принятых за объективную реальность гипотез, то есть – к области “научного полузнания” (таков, например, постулат “бытие определяет сознание”, производный от вульгарно-механистической схемы развития). Иными словами, противопоставление друг другу “веры” и “знания” – это ловушка псевдовыбора между “морковками” религиозного и научного полузнаний.
Между тем характер современного информационного общества обнаруживает всё более заметную несовместимость с рассчитанным на массовое невежество псевдовыбором. А инерция мировоззренческого догматизма всё яснее осознаётся как главная причина концептуальной несамостоятельности России, её шатаний в выборе путей развития, её уязвимости перед новейшими способами ведения информационно-психологических войн. Так что далеко не случайно всё чаще вспоминаются слова В.И. Вернадского о необходимости и неизбежности смены мировоззренческой парадигмы. Именно перед этим его прогнозом, крайне неудобным с точки зрения привычных управленческих технологий и прямо враждебным наблюдаемому дебилизаторскому тренду, стоит сегодня не только научно-академическая, но и православно-богословская мысль.
Напомню, о чём конкретно говорил В.И. Вернадский: “Мы подходим к очень ответственному времени, к коренному изменению нашего научного мировоззрения”… “То, что казалось логически и научно неизбежным, в конце концов оказалось иллюзией, и явление предстаёт нам в таких формах, которые никем не ожидались”. Материализм – это философское течение, “которое было живым в конце XVIII, середине XIX века и которое в тех проявлениях, в каких оно выражается в науке, является историческим пережитком…”. “Идея вечности и безначальности жизни… выдвигается вперёд как важная и глубокая основа слагающегося нового научного мировоззрения будущего”. А “ход развития человеческой мысли вполне аналогичен естественным процессам”. То есть он тоже вечен и безначален…
Сергей Горюнков
