Я – дерево, шумящее в ночи…

Александр ОБРАЗЦОВ (1944-2017)

Замечательный поэт, прозаик, драматург. Лёгкий на подъём, искренний и бескорыстный человек. И место рождения его символично – город Свободный. В одну сторону – 1000 километров – до Владивостока, в другую – 6000 километров – до Москвы! Красота! – говорил Александр А сознательная и творческая жизнь его прошла в Ленинграде-Петербурге. Человек широких интересов и редкой отзывчивости он искал и старался поддержать новые таланты, мечтал создать видеотеку лучших петербургских поэтов, опубликовать антологию, мечтал о вагоне-театре. Его возмущало засилье режиссёрского театра, в котором терялись и актёрское, и авторское начала. Он писал возмущённые статьи, распространял их, приобретал врагов. Он знал на что шёл. Говорил, что иначе нельзя. Пусть знают наших! Потому Александр Алексеевич и поддержал Театр рассказа, увидев в нём новые возможности развития современного театра. Но мало кто знаком с его стихами. Заполняем этот пробел.

Проза появляется впереди,
как земля в океане.
Поэзия возникает,
как запах ночного сада после дождя.
Пьеса живёт, как подземный город.
Но нет времени
страшнее и безнадёжнее,
Чем время перед их появлением.

Прощание с Дальним Востоком
Пора прощаться. Навсегда. Навеки.
Зверёныш не прирученный, тайга!
Провой мне песню, ту, что воют реки.
Проголоси, как голосят снега.
Я не вернусь, хоть по живому режу.
Я не вернусь. Никто меня не ждёт.
На пепелище памяти повешусь.
Мне нечем жить. Мне плохо месяц. Год.
Столетье плохо мне! Не докричишься
До детства и до матери в земле,
И безнадёжна, как любовь мальчишья,
Тоска по прежней и чужой семье.
Но ты, Восток! Хребты твои литые,
Багул и мари, сопки и ключи,
Твои дома, до брёвнышка святые,
Глухих посёлков огоньки простые, –
Да святятся и светят мне в ночи!


Сцепи, будто пальцы,
две местности близких тебе
И ты убедишься – о, да –
существуют пространства,
Чьи дали ногам и глазам
не дадут ослабеть,
Как рифма стиху,
где не надо иного убранства.
Широкое тело травы ненасытно в любви
К равнинам, холмам,
обнимая их в каждом захвате.
Вот так бы и мне уцепиться
за чёрную землю равнин.
Вот так бы и мне наливаться
и зреть от объятий.
Какие слова говорит ей репейник сухой?
Каким шепотком, придыханьем
волнуется мята?
И в речи полыни
зачем столько горечи злой,
И чем так напуган всегда
подорожник распятый?
Я нем, как валун, в этом многоголосье
и тьме,
Я вижу рожденье и тлен,
так отчётливо вижу,
Что кажется жизнь сновиденьем
в воздушной тюрьме.
Но я возвращусь.
И тогда я траву не обижу.


Энергия коленчатого вала!
Стон ротора! Восторги шатуна!
Как будто из бездонного провала
Выносит механизмов имена.
Выносит в масле и объединённо
Для действия, которому предел
Не установлен. Ширится колонна,
Орда ли, лава? Совершенство тел.
Не потесниться. Разве только сжиться.
Принять, как птиц, оленей и траву,
Триодов тьму, ракетные столицы.
Согреть душой, как мёртвую Неву,
Как мёртвые мосты, закаты, грозы,
Как клеточки древесного листа.
Согреть душою все метаморфозы,
Хоть в них никто не смыслит ни черта.

Утро
Природа ласкова. Её не надо злить.
Сварог соединён с ядром,
Перун с громами
И Макошь,
что с Большой Медведицей домами
Всю ночь общалась, разрешила быть.
Дозволено мне сбить росу ногами.
Рукой крыльца коснуться.
Взглядом – роз.
И быть внимательным
к перемещенью ос.
Я равен им. Но вечность между нами.

Теннис
Клён. Под ним шиповник. Сетка.
Лёт мяча.
Царство траектории. Княжество плеча.
Девочка под юбочкой стройна, быстра.
Загорело-белы. Парная игра.
Летний воздух. Сумерки. Далеко звенит
Струн тугая музыка. Мяч – метеорит.
Он магнитным кажется. Как летят глаза
За его полётами, за крученьем, за
Девушкою в юбочке, гибелью очей,
Мячиком-обманщиком. Чей же он?
Ничей.
Но, подвластный режущей сетке
струн тугих,
Он назад бросается, мстителен и тих.


Родные, злые, удалые –
Отцы, как дети. Их снесло.
И рубит шеи трудовые
Эпохи новое число.
Их жизни длились так недолго,
И на поверхности Земли
Они не рассказали толком,
Какое поле перешли.
Они отстали. Тонут, тонут!
Полны отчаянья глаза.
Уж не догонят, не догонят.
И ветер гасит голоса.


Современник, оставь затянуться
Героической жизнью твоей.
От удушья бы мне не загнуться –
Нет сигары вонючей и злей.
Значит, впрямь твоя жизнь героична.
Да и сам ты, железный какой:
Как в обойму ты входишь отлично.
Подвигайся к бойку головой.


Свеча горит необъяснимо –
То вспыхнет, то едва-едва.
Едва-едва и мимо-мимо
Кружатся слабые слова.
Терпенья тихая отвага
Отмоет слово дочиста.
И жизни белая бумага
Заговорит уста в уста.


Птица крикнет “спать пора!”
Не шути со мною, птица.
От заката до утра
Может всякое случиться.
От русалочьих волос,
Бедер тускло-серебристых
Закипит туманный плёс,
Как садок иллюзиониста.
Скажет старшая сестра
Рыжей, русой, чёрной стаи:
“Всё игра, князь, всё игра
В тех, кого мы выбираем!”
Будет младшая тиха,
Будут средние лукавы
У полночного стиха
Шаг от страсти до забавы.


Поведут сегодня в баню
Пятилетнего меня.
Солнце сопки нарумянит.
Вечер близко, тени мня.
А у тёти Клавы ноги
Зачернели в высоте.
Тётя Надя трёт в тревоге
Груди в жгучей красоте.
Стадо белых и блестящих
И лоснящихся слоних
Всю мне душу настоящим
Переполнили. И в них
Предстоит всю жизнь купаться
Жадно, трепетно и зло.
От трусов и комбинаций
Тесно задницам в разлом.
Тесно спинам от бретелек.
Бёдра склизский трёт капрон.
Мне бы сесть сейчас на велик,
Чтоб освоить полигон,
Чтобы шастать между голых
Бессердечных гигантесс,
Чтобы жить во всех до школы,
В них, исполненных чудес.
Только как в них так забраться,
Только где тугая дверь.
Только ждать и только клацать.
Зубы вырастут. Поверь.

Рассвет
Люди тоже спят как птицы,
Спрятав голову в крыло.
От судьбы упрятав лица.
Бедные, о, как вам спится?
Ведь за окнами светло.
Так светло и так туманно,
И безлюдно, страшно так,
Будто метит окаянный
Век отчаянных рубак.
Закрывайте плотно шторы,
Чтобы было так темно,
Как бывает в разговоре,
Опускающем на дно.
Чтоб не смел рассвет безносый,
Чтоб не смел он, чтоб не смел!..
В пене к Господу выносит
Лица, белые как мел.

Кровь
Моя кровь ходит неслышно.
Я сижу, а она ходит.
Значит, внутри меня
Живёт незнакомец.
Он считает, что я – его дом.
А если он захочет путешествовать?
Что тогда?
Я останусь глухим посёлком
С забитыми окнами,
С кустами на улицах
И скоро меня поглотит лес.
Как я могу забыть об этом?
Ходи кровь.
Я буду сидеть тихо.

Воспоминание
Звякнул колокол. Отвечая,
Прогудел паровоз. И привет
Мне послали трава луговая,
Запах пива и дальний буфет.
И когда вдалеке домишки
Убежали. И дыма след
Начал таять, вдруг кто-то вышел
Из меня за тем дымом вслед.

Июльский вечер на веранде
Все молоды.
Отец пытается побороть руку
старшего сына
и огорчается от неудачи.
Лето, много вина выпито, и поют песни.
Почти ночь.
Все молоды, здоровы и ликующие песни
даже соседей не раздражают.
А через 20 лет отец ослеп.
У дочери ни детей, ни мужа,
живёт в коммуналке.
Средний сын пьёт, тоскует,
ничего не ждёт от жизни.
И только один старший кружится где-то,
ликует, поёт, как жаворонок,
а они смотрят на него снизу и –
плачут.

Июньская ночь
Ночной асфальт – светящаяся повесть
Твоих шагов. Стезёю мостовых
Ты появляешься,
в тенях лиловых кроясь,
И исчезаешь в двориках сквозных.
Шумят деревья. Как шумят деревья!
Я – дерево, шумящее в ночи.
И медленно войду в его напев я
Себе навстречу, в шорох слов ничьих.
Я знаю, что в ночных прекрасных лицах
Есть страсть и жажда –
крепче мир обнять,
Всего коснуться и во всех влюбиться,
И с болью, сладко снова потерять.


Рядом нет никого, даже эха.
Даже эха, едрит твою мать.
Эх, не выехать тут и не въехать.
Надо пальцы беззвучно ломать.
Хорошо как. Собой заполняю
Горизонты: миры и вовне.
Хороша моя жизнь неземная!
И медуза крадётся ко мне.
Заходи, дорогая соседка!
Помолчим и неслышно споём.
Мы с тобою встречаемся редко:
Я в морях не бываю. Приём.


Высокая долина лунного света.
Нет никого, только осенняя муха
бьётся в углу.
Такая долина отражалась в моих глазах
пятьдесят лет назад,
когда мне было пятнадцать.
Тогда я любил воображать
своё будущее.
Что ж. Оно меня не обмануло:
я по-прежнему тих и светел,
когда светит луна.
Но уже в другой части света.
И я знаю теперь, что в созвездии
Большая Медведица
каждому русскому рады.
Там живёт вечная наша мама – Макошь.
И моя мама там


Забыть слово.
Забыть слово возраст.
Забыть слово сигарета.
Забыть слово тело.
Забыть слово ТВ.
Забыть слово ужас.
Вспомнить слово ветер.
Вспомнить слово вода.
Вспомнить слово лепёшка.
Вспомнить слово ночь.
Вспомнить слово мама.
Вспомнить слово Бог.


Когда уйдут последние знакомые,
Заметишь, что за окнами – бело.
Там снег парил, пока кричали в комнате
И мыслями скрипели тяжело.
Там падал снег, так тихо падал, бережно
На голый тротуар и фонари,
Что не узнать ни улицы теперешней,
Ни воздуха, где этот снег парил.
Когда уйдут последние знакомые,
Вздохнёт дорога, заровняет след.
И медленные кавалькады конные
Гравёр введёт в серебряный браслет.