Владислав СТАРИКАН
НЕВСКИЙ ПРОСПЕКТ
Такси, как питерские мавры.
Глаза их светятся в ночи.
Течёт проспект от самой Лавры.
Дома бьют вверх. Дома – ключи.
Они искрятся в брызгах окон,
И только пальцем укажи,
Свернётся дом в кирпичный кокон,
Не смяв людей, ни этажи.
И видел люд России гордой
От Сахалина до Мордвы:
Проспект упал всей невской мордой
В тарелку полную Невы.
Я не люблю его крикливым.
Парадным не люблю, увы!
Он больше дорог мне дождливым,
Промокшим с ног до головы.
Чтоб гром вспорол полнеба бивнем.
На свете нет милее мне,
Проспекта выбритого ливнем,
Проспекта лучшего в стране!
ПЕТЕРБУРГСКИЕ ДОМА
Асфальтом улиц сбитый с толку,
Поджав губу, дворцовый кров
Стоит надменно, втихомолку.
Кирпичный дым похож на кровь,
Которая не хлынет. Вечно
Я разрушаю культ основ.
Дома с колоннами, конечно,
Напоминают мне слонов.
Но есть дома, дома-фужеры.
В них город наливает шум.
И пьёт его, и пьёт без меры
А вот постройки наобум:
Фасады стонут от лепнины.
Басит чугун входных ворот.
Нет, с них нельзя писать картины,
Но нежно любит их народ.
Вот дом – космический корабль.
Блестит стекло. Блестит стекло.
А рядом, домик-дирижабль.
И дом жираф, и дом кино.
Дома, домишечки, домищи
Они кругом – и здесь, и там.
Зовут вкусить духовной пищи.
Спасибо старым мастерам.
Упал на город солнца пламень.
И жизнь горит. Бежит вперёд.
Где здесь душа, и где здесь камень
Уже никто не разберёт.
Погасли ростральные свечи,
И стало на небе темней.
Нам давят и давят на плечи
Тяжёлые души камней.
Баюкая царственных монстров,
Чеканя рубли, как Ай Ти,
Вверх носом лежит Заячий остров,
Где зайца с огнём не найти.
Мы вязнем в гранитном болоте
По ржавые лбы старых крыш.
В трамвае, в метро, на работе
Шуршит именами камыш.
Боится своих генералов.
И впились зубами мосты
В набухшие вены каналов,
И рты подворотен пусты.
В душе величаво и сиро.
Дворцами усыпано всласть
Пространство приневского мира,
Огромного города власть.
В удушливом мире дворов,
Где вряд ли есть место для кошки,
Царит темнота – будь здоров!
И рвёт тишину писк гармошки.
Закат по карнизам кровит.
Бьёт пыль с торопливостью ветра.
И редкая тень норовит
Шагнуть в глубину дальше метра.
Как душу свою не мурыжь,
В словах я не выражу точных
Все ржавые шёпоты крыш,
Безмолвие труб водосточных.
Подъезды проворней воров.
У двери лишь хлопать потреба.
В удушливом мире дворов
С овчинку покажется небо.
Хвост Петропавловки – хвост золотой.
Ходит к Неве Петербург за водой.
Худо ли, бедно – такая напасть:
Там над Невою – гранитная пасть.
В доме моём протекли потолки.
Утро. Дворцовая. Дождь и полки
Короток век. Бесконечен парад.
В пасти пропал Петербург, Ленинград
Хворост эпохи на Невском горит.
Питер изящно подстрижен, побрит.
В камне есть сила, в городе – власть.
Жизнь утекает в бездонную пасть.
Город пылает в чугунном огне.
Волны чугунны, и – побоку мне:
Город – небесной Невы водоём,
В пасти пропасть или в доме моём.
ЧУГУН
Ему на роду не написано было
Погрязнуть в бетонном болоте по грудь.
А сколько воды утекло. Сколько сплыло.
В Неве нет ни капли – чугунная ртуть.
Она разлилась и застыла навеки.
И стала привычной, как вид из окна.
Чугун превзошёл все гранитные Мекки.
Он в город вошёл и пространству – хана!
Чугун вяжет изгородь Летнего сада,
Идёт вдоль каналов походкой прямой.
Он красит дворец,
подворотню фасада
Цепями сковал непокорный прибой.
Его не сдержать – всюду лезет наружу.
Хозяин проспектов. Отец площадей
Ему, как надёжному, верному мужу,
Доверили рельсы, дома и людей.
Он льётся по улицам, входит на кухни,
Он пушки отлил и кричит: Я рвану!
А ну-ка, дубина чугунная, ухни!
Очисти от швали родную страну.
У гениев разницы в возрасте нет.
Земные столетья и вечность – порука.
Роднится Чайковского радужный цвет
С есенинской лирою чистого звука.
Царь Пётр, ступая гранитной ногой,
Шёл гоголем.
Плотником был и матросом.
Да разве он думал, что Гоголь другой,
Чуть позже оставит пол-Питера с носом.
Мечтал Достоевский – несчастный игрок.
Бедняга, за деньги закладывал строчки.
И пушкинский гений преследовал рок.
Некрасов проигрывал всё, до сорочки.
Творил Ломоносов миры для наук.
Он был Леонардо славянского дела.
Как много дано для одних только рук.
Жизнь в этих руках для России кипела.
Меж гениев разницы, в сущности, нет.
Служение их –
строить Храм мирозданья.
Поэты, художники – титульный свет.
Как будто бы
с совестью нашей свиданья.
Мой ангел, когда бы ни ты, я б не знал,
Как звукопись листьев шуршащих
прохладна.
Бежит к Монастырке Обводный канал,
Но ветер с Невы, и с погодой неладно.
Дракон-листопад
с пожелтевшим хвостом
Как знать, где сейчас полуголое небо
С ромашкой в зубах
и пастушьим хлыстом.
А звёздам не надо ни зрелищ, ни хлеба.
Ни камня на камне, мой ангел, – зола.
Кирпич превращается в красную копоть.
Качается тонкая шея узла.
И надпись на русском
“Крылами не хлопать”.
НОВОГОДНЕЕ
Бессонная ночь подводила итоги.
Такси по проспектам брели,
как бараны.
Каналы поджали озябшие ноги,
А ветер облизывал окон экраны.
Я вышел на крышу, там голуби спали.
Был хобот рассвета набит облаками.
Я стал раздвигать горизонты и дали,
Я в мелкие клочья рвал тучи руками.
В гирляндах по грудь новогодние ёлки
Тянули остывшие звёзды губами.
Карнизы – железные ржавые чёлки
Нависли, как дым,
над кирпичными лбами.
Салат оливье а другого не надо.
В авоське вселенной – бутыль Абсолюта.
И падали с неба к ногам Ленинграда
Метель конфетти и букеты салюта.
День отлаял своё по-собачьи,
Площадь – миска, он шум пьёт до дна.
Скоро кончатся игры ребячьи.
Ночь придёт непременно одна.
И протянет мне мягкую лапу,
И лизнёт мой карниз языком
Ветер снимет незримую шляпу:
С этой ночью он с детства знаком.
Небо молча набросит на плечи
Чёрный, в звёздный горошек платок.
Дождь начнёт свои долгие речи,
И распустится лунный цветок.
Вальс собачий мы с ночью сыграем
На гранитном рояле. Мосты,
Заливаясь лебёдочным лаем,
Задерут над Невою хвосты.
Петербург – моя нежность телячья!
Я охрип, восклицая “Ура!”.
Воля вольная. Доля собачья.
Этот город – моя конура.