«Судебная и психиатрическая медицина
давно знает этот тип среди прирожденных »
(И. Бунин. «Окаянные дни»)
В прежние годы мне случалось ходить на службу двора-
ми, мимо соседских домов. И тогда по утрам, когда все
куда-то спешат, мы, проходившие через эти дворы, часто
видели невысокую старушку, стоявшую на крыльце одного
из подъездов с небольшой кастрюлькой в руках, наполнен-
ной каким-то варевом и слышали ее не очень громкий, мяг-
кий и приятный голос:
– Коти-коти-коти-коти
Когда мне впервые случилось услышать этот зов, подума-
лось, что подзывается какая-то бабушкина собачонка. Одна-
ко я ошибся. Таким несколько непривычным призывом баба
Нюра (так звали эту бабульку) приглашала на утреннюю кор-
межку бездомных котов и кошек.
Уже потом, спустя несколько месяцев, я, стараясь понять,
почему она обращалась к ним так, а не привычным “кис-кис”,
мысленно повторяя ее слова, подумал, что звучат они как-то
мягче, нежнее что ли, нежели общепринятый кошачий зов.
А тогда, увидев ее в первый раз, я просто слегка удивился,
как, наверное, и другие, шагавшие рядом со мной сограждане.
“Надо же, – помнится, мелькнула мысль, – и не лень бабушке
вставать в такую рань!? Могла бы и попозже заняться своей
благотворительностью”.
А однажды, помнится, время позволяло, так даже ума хва-
тило напрямик спросить ее об этом.
– Дак как же? – растерялась старушка. – Они же есть хотят,
как люди, с утра. Вот тебе бы утром не дали позавтракать,
небось, наработал бы на голодный желудок! Да еще и скандал
бы жене закатил – мол, не покормили его, бедненького! А кошка тварь бессловесная, сама попросить не может, вот чело-
век, раз уж он уродился таким умным и голосистым, должен
бы и о них, бедных думать, а не только о себе
И, отвернувшись от меня в сторону мусорных бачков, где
собирались ее подопечные, продолжала свое:
– Коти-коти-коти-коти! Идите сюда, мои бедные! Ну а ты
чего там сидишь? Особого приглашения ждешь? – обращалась
она к забравшемуся на дерево грязно-белому лохматому коту.
Ступай скорей сюда, а то голодным останешься.
Кошки, очевидно, хорошо понимали бабу Нюру, сытно об-
лизывались после ее угощения и, задрав хвосты, умильно
поглядывали на нее снизу вверх. А толстый грязный кот
Петька иногда старался по-своему, по-кошачьи отблагода-
рить свою кормилицу.
Смотрите, смотрите, опять он мыша пойманного мне при-
нес! Да ведь я сколько уж раз объясняла тебе, глупому, что у
людей другая еда, чем у вас. А ты, дурачок, все не понима-
ешь, стараешься
Так она беседовала с ними подолгу, в любую погоду.
А люди проходили мимо, спешили по своим неотложным
делам, изредка поглядывая на нее с улыбкой, а чаще с
недоуменным пожатием плеч окидывая взглядом говор-
ливую бабушку
Встречая на своем жизненном пути таких людей, как баба
Нюра, я всегда думал, что у них должно быть было какое-то
особое детство, какие-то особенные условия жизни в юные
годы, которые не дали возможности огрубеть и очерстветь
их сердцам. Потому что впечатления детства – времени, ког-
да закладывается характер, – самые сильные, и они во мно-
гом зависят от людей, которые в те годы волею случая оказа-
лись на пути.
Впрочем, может быть, и какая-то наследственность здесь
свою роль играет. Как писал классик: “В реторту, где все это
происходит, я не заглядывал”
И хотя я не мог, если судить по одежде бабы Нюры, ска-
зать, что свою жизнь она прожила в больших изобилиях, но,
глядя на нее, такую, со старенькой кастрюлькой в руках,
стоящую в окружении бездомных котов у подъезда, дума-
лось мне почему-то, что детство ее прошло не совсем пло-
хо, вполне по-человечески прошло, чего, к сожалению, дале-
ко не всем выпадает в жизни. И наследственность над ней,
видимо, не была властна
Разумеется, я больше никогда не лез к ней со своими вум-
ными расспросами, но невольно, видя ее такую заботу о без-
домных голодных животных, пытался представить на этом
месте себя и не получалось. Я старался убедить себя, что
в жизни человека это, может быть, и не самое главное, и есть
еще масса других, необходимых и срочных проблем, но даже
если бы все они вдруг разом исчезли, все равно не до чужих
голодных кошек мне было бы. Уж наверняка и в этом случае
ухитрился бы отыскать какое-нибудь более заметное со сто-
роны и уж, конечно, более важное дело.
Да, наверное, и люди другие встречались мне в жизни,
не такие, как у бабы Нюры – другой они оставили след в
моей памяти и характере. А то ведь еще говорят, что ха-
рактер и наклонности человека уже заложены в нем от рож-
дения и вообще ни от чего не зависят, стало быть, и ста-
раться тут нечего.
Я не знаю, насколько эти мои размышления верны, но сда-
ется, что все-таки более всего на развитие каких-то наших
скрытых особенностей характера влияют именно встречи с
иными людьми в детстве
Помню, когда я еще учился в начальных классах, в нашем
доме появился один подросток. Я, разумеется, не могу те-
перь вспомнить его имени – давно все было, в середине шес-
тидесятых прошлого века. А порой даже как-то радостно бы-
вает, что не могу вспомнить. Но мне запомнилась на всю
жизнь его наружность, хотя, на первый взгляд, ничего осо-
бенного в ней не было – среднего роста, стройный, кудрявый,
всегда был аккуратно подстрижен и чистенько одет. И учился
в школе в общем-то неплохо. Правда, после школы уже нику-
да не поступал.
Вот только глаза у него были странные – портили общее
впечатление. И не то, чтоб они были некрасивыми. Совсем
даже наоборот – большие и выразительные, но как-то слиш-
ком уж голубые, наверное, от этого казались нам, пацанам,
очень холодными. Дом наш стоял возле моря, и может быть,
поэтому выражение глаз того подростка ассоциировалось у
меня, школьника, с холодной водой зимнего моря, день и ночь
шумевшего почти у наших окон
Вот еще пальцы на руках его были какие-то странные, я та-
ких потом ни у кого не видел – какие-то плоские, словно раздав-
ленные в тисках, очень похожие на пальцы его отца – алкоголи-
ка. Семья эта (они жили в нашем подъезде, этажом ниже),
была, как мне теперь кажется, довольно типичной для малень-
ких городков тех лет. Отец его, как уже говорилось, беспробуд-
но пил, в пьяном виде буянил, выгонял на улицу свою больную
жену и потом орал на весь подъезд, что он, дескать, каждую
копейку в дом несет и никто ему за это спасибо не скажет
Главным удовольствием этого подростка было заманить
при помощи кусочков колбасы холодной зимней ночью без-
домную кошку или собачонку на причал, находившийся тоже
совсем недалеко от нашего дома, причал, уходящий далеко в
море, и там неожиданно столкнуть доверившуюся тебе жи-
вотинку в ледяную воду. И спокойно наблюдать, как она ба-
рахтается там
Я не знал, как сложилась далее судьба этого человека –
наша семья вскоре переехала в другой город. Много позже,
лет, наверное, через двадцать, случайно встретил на улице
большого города (земля-то круглая), одного из друзей дет-
ства, мы – солидные уже люди, после взаимных объятий и
обычных расспросов о родных и близких стали, как водится,
перебирать общих знакомых далекого детства и, дойдя до
этого голубоглазого подростка, я узнал от старого знакомо-
го, что у того человека жизнь сложилась трудно и тяжело –
он рано попал под суд за драку, освободившись, запил, учить-
ся дальше не захотел, впоследствии вроде бы попадал в
ЛТП неоднократно и, как мне сказали, к сорока годам закон-
чил свое земное существование в психушке. Странно, что в
нашем случайном разговоре мы оба с полуслова поняли, о
ком идет речь, хотя ни мой знакомый, ни я, сколько ни стара-
лись, так не сумели припомнить имени этого человека. Ви-
димо, не именем и не внешностью своею он тогда так запом-
нился нашим детским душам – только его чудовищная чер-
ствость и жестокость навсегда запечатлелись в памяти. А
имена таких людей не запоминаются.
Плохо, наверное, лишь то, что, услышав от старого друга о
судьбе того безымянного человека, не почувствовал я в душе
жалости. Наверное, потому, что и по сей день не верится мне,
чтобы человек с такими наклонностями мог бы принести в
жизни какую-нибудь пользу – ни людям, ни животным. Навер-
ное, рассуждать так – это тоже злоба, но здесь, видимо, уже
приобретенная. Пусть уж его жалеют те, кто в детстве с ним
знаком не был
А мне по-хорошему иногда хочется улыбнуться нашей бабе
Нюре. Наверное, и у нее в жизни не всегда все бывало гладко
(не на небе же жила!), а вот не озлобилось ее сердце, не очер-
ствело. Так и вижу ее на крылечке, под дождем с облупленной
кастрюлькой в руках и голос ее в ушах раздается:
– Коти-коти-коти-коти
И хорошая такая зависть к ней появляется. Я полагаю, что
ее будут помнить и люди, и кошки еще долго.
Игорь Дядченко