А слова иногда топорщатся. Ничего не образуют

Тексты Геннадия Айги выглядят очень простыми и привлекательными, когда на них смотришь издалека. Они кратки. В них нет смысловой перегруженности. Почти нет нарратива. Они напоминают серебряный век. Однако мало кто читает Айги. Попробуйте почитайте! И комментаторы у Айги есть. Но смотрят они куда-то вбок. Диссертации защищают. А Сергей Бирюков в своем Тамбове? Говорит-говорит-говорит. Для кого? Норовит опустить самое главное. Вспомните позитивистов – собеседников Левина из романа “Анна Каренина”.

У нас немало любителей абстрактной живописи. Обычный обыватель пожимает плечами, когда видит “абстракцию”, дескать, ничего не понимаю. А что там понимать? – Наоборот, любитель живописи разводит руками, когда обнаруживает на выставке обычного обывателя. Если какой-то чувственной или умственной трансценденции нет, то ее нет. Не обязательна. Видимость преподносит сама себя. На собственных уровнях.

Да, но изобразительные массы связаны одним холстом – и в стороны не разбегаются. А как быть со словами, будто бы надерганными из разных восприятий?

И музыка. Уже давно привыкли к додекафонии и прочему. Шнитке – так Шнитке. Колтрейн – так Колтрейн. Звук – дело насильственное. Пролезет – и когда не захочешь, воссоединится в памяти с другим звуком.

А слова иногда топорщатся. Ничего не образуют. “…Писалось туго и читалось туго…” – это скажите своей мамочке. За чистую монету такое не примешь.

Крайние проявления символизма, имажинизма, акмеизма, а часто и сюрреализма выглядят родной стихией, тем, что и должно быть. Они открывают реальность, скрытую за пленкой стереотипов.

С футуризмом дело сложнее. Он-то пытается реальность сотворить. Может покуситься на грамматику и сам словарь, корни-суффиксы-префиксы-окончания. Запросто перепишет значения. Все волны авангарда примыкают именно к нему. Умерло то. Умерло это. Футуризм остался в живых. Там и сям вступал в брачные отношения. Например, с конструктивизмом, сюром, экспрессионизмом. Очевидно, за счет этого выживал.

Кроме того, он разнообразен. Можно видеть глухой и открытый футуризм; и, подобно року, тяжелый и легкий. Тяжелый футуризм все знают из учебников. Пример легкого (таки воздушного) сюрофутуризма – Ганс Арп.

Айги визуально напоминает Арпа, но вовсе не таков. Это глубочайшая мимикрия!

Попробуйте, обустройте “сопротивление” и “затруднение” в очень простых по внешним признакам виршах. У вас это не получится. Как это выходит у Айги? Никакого “Дыр булл щыл” у него нет. Сравнение восприятия смысла с осязанием – еще куда ни шло; упор в сопромат откровенно кинестичного уже несет куда-то в кузнечно-прессовый цех. Как-то не хочется подставлять стихотворные строчки под кувалду и паровой молот.

Владимир Маяковский более походил на литейщика. Бродил по берегу моря, бормотал, бормотал, сливался со СТИХией. Затем разливался по формочкам рядовой СТИХотворной обыденности, правда, чуть-чуть измененной. Городить подобный огород можно и дальше: с аппроксимациями, интерполяциями, экстраполяциями.

Есть и другой подход к Айги: вначале почти полный филологический анализ замысловатых мест (а то и просто чисто субъективной зауми), и только затем – нормальное чтение. Предварительное рассмотрение мелких абсурдов (с возможным их растворением сознанием читающего, элиминацией) снимает абсурд в восприятии целого текста. Остается налепить на каждое стихотворение наклейку: Перед употреблением взбалтывать!

Только так достигается максимально возможная гомогенность, исчезает то, что при быстром ПИТИИ ТЕКСТА кажется нерастворимыми конкрециями и палками, костями и косточками. Иначе не просто подавиться – задохнуться можно.

* * *

Итак, читаем по новой методе. С утра пораньше. О вечере забудьте! Что там видно? – Гм-мм… Обычные стихи. Почти без обращений к потустороннему миру. Почти без трансценденций. А он и не объявлял себя символистом.

Некий “абсолют” так себе чувствуется, но умеренно. Пастернаковская терпкость в наличии… А это не есть чистая “духовность”. Явное присутствие чего-то анатомического, чего-то вкусового, среднего между осязанием и обонянием, как бы и корой дерева отдает и обдает… Правильно говорят: “синестезия”. Небо потерявши, кушаем землю. “Ангелы опальные, светлые, печальные блески погребальные тающих свечей…” – И у легчайшего поэта Бальмонта иногда намешано. За счет отождествлений. Но он грызть ножки стула и лизать на морозе металлические предметы не заставляет! Данный способ освобождения от предмета-объекта имеет странные побочные эффекты. Да это, господа, другой вид искусства: тонкая органическая поэзия, работающая на защемлении смыслов. При отсутствии перегруженности оными. А сам акт защемления, ущемления, незримого удара и пр. тонким не назовешь. Это для каждого индивидуально. Отсутствие мигрени обещать невозможно. Плохо другое: Айги заставляет проживать свои стихотворения, а не читать их. А с какой стати мы их должны ставить куда-то на первые места? Был бы поэт неким эфирно-зефирным существом – тогда другое дело… Супрематизм – не течение. Супрематизм – граница.

Александр Акулов, член Союза писателей России.