“Сказка о золотом петушке” написана Пушкиным осенью 1834-го года. Опубликована в 1835-м, при полном молчании критиков. В том же году резко усилилась травля поэта. К концу 1836-го года она достигла своей предельной остроты. А в самом начале 1937-го года Пушкина не стало. Что это: эпатажная шутка? Жонглирование датами? Деш¸- вая погоня за сенсацией? Наивная претензия на новое слово в пушкинистике?
Допустим. Но как тогда понимать саму сказку с е¸ загадочной недоговор¸нностью, с общей неясностью е¸ сюжета, со слабо мотивированными действиями е¸ персонажей? Не случайно же она, в отличие от других сказок Пушкина, не воспринимается литературоведами как написанная специально для детей; в ней постоянно подозревается наличие какого-то скрытого содержания. А попытки (как правило, неудачные) разгадать смысл этого содержания не прекращаются до сих пор. С другой стороны: ни у кого и никогда не возникало даже тени мысли о возможности причинно-следственной связи между “Сказкой о золотом петушке” и смертью е¸ автора. Но, может быть, потому и не возникало, что мы и вправду – как заметил сам Пушкин – “ленивы и нелюбопытны”? Или, по крайней мере, недостаточно любопытны?
Вспомним для начала, что заметной особенностью русской культуры второй половины XVIII века являлась литературная мода на иносказательность. Проистекавшая из всеобщего увлечения масонством, она объяснялась очень просто: поскольку масонские организации были полуконспиративными или даже вовсе тайными, то и используемый ими язык был языком недоговор¸нностей и символизма. Увлечение этим языком очень сильно повлияло на литературную жизнь предпушкинской поры, – ведь принадлежность к масонству воспринималась образованным обществом того времени как принадлежность к последнему слову европейской культуры. Не случайно само это время называется в литературоведении эпохой “масонской литературы”.
Мода на создание “текста в тексте” наложила свой отпечаток и на литературную атмосферу начала XIX века. Иносказательностью, как и самим масонством, увлекались виднейшие представители “золотого века” русской культуры, не исключая юного Пушкина. Притом, что теневая сторона масонства осознавалась неискуш¸нной русской общественностью довольно слабо; е¸ заслоняли выдвинутые на передний план идеи просветительского и морализаторского характера. Но не на пустом же месте возникла репутация Пушкина как умнейшего человека своего времени. И кому как не ему первому надлежало увидеть в масонстве нечто кардинально отличное от его внешней благопристойности. Уместно поэтому задаться вопросом: не явилась ли “Сказка о золотом петушке” вполне осознанным, пусть и не предназначенным для всех вообще, разглашением неких компрометирующих масонство тайн? Если это, действительно, так, то прид¸тся признать, что “братство” просто обязано было отреагировать на Сказку, – ведь за разглашение тайн ложи е¸ членом (а Пушкин по увлечению молодости был им) масонский устав предусматривал самое суровое наказание.
Что же конкретно мог разгласить в своей сказке Пушкин? Исчерпывающий ответ будет дан в специальном исследовании (оно готовится к публикации). А здесь достаточно сказать, что прочтение скрытого смысла любого иносказательного текста начинается с принятия тех или иных его элементов, наиболее “прозрачных” в содержательном плане, за базовые “точки отсч¸та”. С их помощью опознаются другие “точки”. И если взаимосвязь этих других опознанных “точек” выстраивается в связную смысловую цепочку, совпадающую с логикой разв¸ртывания исходного сюжета, то данный факт и может быть принят за доказательство правильности прочтения всего текста. Такова элементарная азбука всякой дешифровки. Базовых “точек отсч¸та”, позволяющих приблизиться к пониманию скрытого смысла пушкинской сказки, по меньшей мере, две: “Дадон” и “петушок”. Приглядимся к каждой из них. Имя “Дадон” взято Пушкиным из лубочной “Повести о Бовекоролевиче”, где одноименный персонаж выведен в роли незадачливого царя. В своей собственной юношеской поэме о Бове Пушкин назвал Дадоном “царя-тирана”, которого – что крайне интересно – сравнил с Наполеоном. Но отсюда, конечно же, не следует, что Дадон “Сказки о золотом петушке” – это Наполеон. Слишком неуместны применительно к личности французского императора слова “под старость захотел отдохнуть от ратных дел” и “царствуй, л¸жа на боку”. Более похоже на правду, что Дадон – это персонификатор государственной власти вообще. А косвенная отсылка к Наполеону указывает, возможно, на то, что речь в сказке ид¸т о конкретном отрезке истории именно французской государственной власти.
В такое предположение целиком вписывается образ “пе- тушка”: “галльский петух”, как известно, – одно из аллегорических обозначений Франции, е¸ исторический символ, сопоставимый с “британским львом” и “русским медведем”. Именно в этом сво¸м смысле выражение “галльский петух” вошло в литературную речь и общекультурный обиход. Карикатуристы часто изображали Францию в виде петуха, намекая на задор, якобы являющийся национальной чертой французов. В русских дипломатических документах врем¸н Петра I французы названы “петуховой нацией”. Во времена французской революции XVIII века чеканилась двадцатифранковая монета с изображением петуха как эмблемы бдительности. В сказке петушок вручается Дадону в качестве инструмента обеспечения безопасности государства. А поскольку главный гарант безопасности государства – его власть, то акт “вручения петушка” можно понять и как символ вручения власти над Францией е¸ конкретному носителю. Но тем самым уточняются хронологические рамки событий, описываемых в иносказании: ведь на протяжении целого тысячелетия власть в аристократических родах Франции была наследственной, и ни о каком е¸ вручении королям “со стороны” не могло быть и речи. А вот во времена Великой французской революции власть действительно стала “вручаемой”. Кем вручаемой? Здесь уместно напомнить, что петушок нашей сказки – золотой, то есть символизирующий власть денег. И, действительно, революция была совершена исключительно в интересах “третьего сословия” – буржуазии, “денежных мешков” того времени. Как говорил сам Пушкин в беседе с французским послом де Барантом, “третье сословие восторжествовало в 1789 году, и из него образовалась буржуазная аристократия”.
Но одной лишь ролью денег в деле управления государством власть “третьего сословия” не исчерпывается. Не менее, а даже более важный параметр данного типа власти – владение эффективными технологиями управления обществом, и в первую очередь – технологиями перехвата управления, чрезвычайно актуальными в эпоху буржуазных революций. А такими технологиями, как и вообще идеологическим обеспечением нового типа власти, в Европе XVIII века в совершенстве владела лишь одна интеллекуальная сила – масонство с его успешным опытом английской революции.
Вс¸ остальное в Сказке: троекратное “кири-ку-ку”, обращ¸нное на восток, троекратное же отправление туда же загадочных “ратей” с сыновьями Дадона, а также его самого – тоже находит сво¸ детальное объяснение в свете масонской версии. Нужно лишь учитывать, что “восток” сказки имеет отношение не только к географии, но и к масонской символике. “Востоком называется высшее управление: “Ибо восток – край избрания”, откуда с седой древности “изливалась высшая мудрость”. Конституцией называется учредительная грамота, которая выдается ложам от высшего правления или Востока” (Иванов В.Ф. Русская интеллигенция и масонство). Формулы такого рода проливают свет на происхождение названия крупнейшей французской масонской ложи “Великий Восток” – флагмана самого либерального и адогматического масонства в мире. Без уч¸та роли “Великого Востока”, как и вообще без уч¸та роли французского масонства, понять историю Франции врем¸н Великой революции и последующего наполеоновского правления невозможно.
В “масонском” ключе прочитывается и вся образная система Сказки. В первую очередь, это касается образов “шамаханской царицы” и “звездоч¸та” (последний тоже назван в черновиках “шамаханским скопцом” и “шамаханским мудрецом”). Деталей пока что касаться не будем; отметим лишь, что оба персонажа, будучи правильно поняты, помогают лучше разобраться в тех неафишируемых сторонах истории масонства, которые, как выясняется, были хорошо известны Пушкину.
Самое же интересное: предлагаемая интерпретация Сказки не только объясняет е¸ скрытое содержание, но и позволяет проверить правильность этого объяснения. Дело в том, что по всему тексту Сказки поэт разбросал наводящие ориентиры, отведя на каждое сказочное действие определ¸нное количество дней. Заменяем дни годами и получаем… историю Франции конца XVIII – начала XIX вв., воспроизводящую одновременно универсальную “технологию делания революций”!
Разумеется, технология эта, облеч¸нная в сказочную форму подаваемых “петушком” сигналов, во времена Пушкина могла быть узнана и прочитана лишь “братьями” самых высоких градусов посвящения. И, разумеется, едва ли правильно рассматривать сказку как единственную причину гибели поэта. Намного более важными причинами должны были явиться, во-первых, неуклонно возраставшее общественное значение Пушкина как “главной опоры русской национальной жизни” (Н.Н. Скатов. Как и за что погиб Пушкин), а, во-вторых, нескрываемый пушкинский скептицизм в отношении ключевых символов масонской пропаганды – понятий “свободы”, “демократии” и “прав человека”. Достаточно вспомнить его слова о “безумстве гибельной свободы”, или уничтожающую характеристику американской демократии в отзыве на книгу Дж. Теннера, или строки “Не дорого ценю я громкие права, / От коих не одна кружится голова…”. А сказка лишь высветила уровень владения поэта “масонской темой”.
Уровень же оказался таков, что послужил окончательным поводом для запуска решающего витка интриги. Не следует лишь преувеличивать роль в этой интриге Геккернов, боявшихся дуэли и не хотевших е¸. Роль настоящих кукловодов была куда значительней. “Вяземский недаром, хотя и запоздало, говорил о жутком заговоре, об адских сетях и кознях. В изготовлении густого, вс¸ время помешиваемого варева, где будут и сплетни, и анонимки, и спровоцированные свидания, трудились опытные повара высшей квалификации” (Скатов).
* * *
Предвижу раздраж¸нную реакцию: ну вот, уже и из пушкинской сказки выведена целая теория заговора!
Не буду оправдываться и отвечу анекдотом: «Одна овца спрашивает другую: “Слушай, а тебе не кажется, что нас откармливают специально для того, чтобы состричь как можно больше шерсти, а потом и вовсе пустить на мясо?” Другая овца отвечает: “Да ну тебя, опять ты со своей теорией заговора».
Сергей Горюнков