* * *
Решил поесть
но вспомнил, что в запасе
колбаски нет…
Поплелся в магазин.
А ведь сидел
на хлебе и на квасе
в войну и, помню,
булок не просил.
Какие булки!
Их едят враги.
Зимой дуранду
грызли ребятишки…
И сорванцы
силенки берегли,
вели себя
теперешних потише.
* * *
И на Шексне соловушки поют,
мужик не прочь
с косой пройтись по лугу.
Так почему же
родину мою,
мою деревню,
обрекли на муку?
Ни садика теперь,
ни школы тут…
Поля забыты рожью
и пшеницей.
В сельмаге, где
надуманный уют,
все привозное, все из-за
границы.
И в городе с утра
одно и то ж…
Завод чуть дышит.
И в универсаме
шурупчика простого
не найдешь,
нарезанного нашими
руками.
* * *
Если все исчерпаны уже
средства, ничего тут
не попишешь,
оставляйте спившихся мужей,
все святое в рюмке утопивших.
Проку-то от них ну ни на грош
ни в бюджете вашем, ни в
постели,
где по три недели не найдешь
то, чему молиться бы хотели.
Уходите… В ранние часы
уезжайте с первою повозкой…
Но без потрясений на Руси
не прожить
и за стеной кремлевской.
* * *
Спустил к ноге
плетеную корзинку,
сыскал местечко острому ножу
и, с кепки сняв
сырую паутинку,
на дереве поваленном сижу.
Трудяги муравьи,
обнюхав брюки,
пропахшие грибами и травой,
молчком уже
взбираются на руки,
не зная, что рискуют головой.
И лес глядит
в глаза мои тревожно,
листвой ушастой нервно
шевеля…
А мне смешно:
ведь и в глуши таежной
простой букашки
не обижу я.