Передо мной фотография: мужская компания из пяти фигурантов, апофеоз праздничного застолья. Все пятеро – ленинградские поэты, как говорится, разной степени одаренности и известности. Я лично был знаком с четырьмя: С.А. Кобысовым, В.С. Горшковым, А.И. Жульковым, С.Г. Макаровым. Пятый на фото Ю.А. Скородумов, поэт, военный журналист, с ним тоже доводилось встречаться в типографском комплексе “На страже Родины”, располагавшемся в Петропавловской крепости, где я бывал по издательским делам.
Невольно вспоминаются рубцовские строки:
О чем шумят
Друзья мои, поэты,
В неугомонном доме допоздна?
К слову, Николай Рубцов почти со всеми в ленинградский период жизни (1959 – 1962 гг.) был знаком. Но снимок сделан гораздо позже – в октябре 1984 года в Ленинграде, в квартире дома 19 по улице Пестеля, о чем свидетельствует надпись на обороте. Ее сделал замечательной души человек – С.А. Кобысов (1904 – 1995 гг.), на снимке он второй справа. Он прожил непростую и трудную жизнь. Достаточно процитировать грозные строки из справки, полученной из архивов Министерства внутренних дел: “Осужден Особым совещанием НКВД СССР 13.VIII.1935 ст. 58-10. Срок 3 года лишения свободы”. Пункт 10 печально известной статьи Уголовного кодекса РСФСР – это антисоветская агитация и пропаганда… А какую крамолу мог распространять сибирский шахтер Сергей Кобысов? Следователь Быховский почему-то спрашивал его, не знаком ли он с трудами идеологов анархизма, но подследственный признавался лишь в любви к произведениям Льва Толстого. Но статья 58 толковалась почти безбрежно, а ее “толкователи” горели пламенем революционного энтузиазма.
Впрочем, обиды на неправедное судилище не хранил, объясняя тремя словами – время было такое. В хрущевскую оттепель написал воспоминания “Опасные годы”, но “внутренний” рецензент Лениздата И. Березарк дал крайне отрицательный отзыв. Приведу некоторые пассажи из критического опуса: “Картина получается достаточно мрачная. Заключенные живут в условиях очень тяжелых, часто голодают, в местах заключения господствуют профессиональные преступники-рецидивисты (“урки”), которые грабят других заключенных и с некоторыми ничего нельзя поделать. Не странно ли, что влияние тюремного начальства както не чувствуется. К тому же получается так, что очень многие заключенные, чуть ли не большинство, ни в чем не виноваты и случайно попали в места заключения.
…Это было далеко не так и что отражено в художественной литературе, да и в текущей прессе. А у автора получилась картина мрачная, какой-то “мертвый дом”, перенесенный в новые условия… И у читателя может создаться неправильное представление о советских местах заключения”.
Что и говорить, своего рода “шедевр литдоноса”. И рукопись “задробили”, хотя стояли времена политической оттепели, дарованной генсеком Хрущевым. Но для кого-то оттепель, а для других – слякоть и распутица. Но Сергей Андреевич намного пережил и волюнтариста Н.С., и пасквилянта-рецензента. А вот что писала о нем центральная “Правда” 21 августа 1973 года: “Пласты” – первая книжка 69-летнего автора. Большой жизненный путь за плечами: смотритель и коногон на золотом прииске, крепильщик, горный мастер, начальник участка шахты… И всегда писал стихи, отражая в них мир чувств и помыслов шахтера, свои наблюдения. Лучшие из них составили этот самобытный сборник”. Его тираж, к слову, 10000 экземпляров.
В печатном органе ЦК КПСС (“самая массовая советская газета”) не знали, конечно, о судимости поэта за “пропаганду или агитацию, содержащих призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти”. В 1928 году в статье “Пролетарская поэзия и начинающий писательский молодняк Забайкалья” Кобысов был отмечен вместе с поэтами И. Луговским и К. Седых. Еще до войны его стихотворение “Лесоруб” было переведено на словацкий и эстонский языки. В 50-е годы прошлого столетия он переехал в Ленинград, выработав шахтерский стаж на Черемховском угольном бассейне, что в Иркутской области. Печатался в “толстых” журналах, периодике, альманахах. Ездил в качестве корреспондента Ленинградского радио на Всесоюзную стройку БАМ. Кстати, в тех краях отбывал он свой лагерный срок: валил лес на таежной делянке, строил насыпь для железнодорожной ветки Биробиджан – Блюхерово. Освободился по отбытию срока. Вскоре конечную станцию переименовали, ибо маршал В.К. Блюхер 09.11.1938 г. был расстрелян.
…Позже вышел второй сборник “Главный штрек”, был подготовлен и третий “Встречь солнцу”, но, увы… Сергей Андреевич был самокритичен:
Мне говорят, в поэзии вы где-то,
Не одолев какой-то перевал,
Остались начинающим поэтом,
Седой среди безусых запевал.
Но объективности ради, следует сказать, что у него немало стихов, остающихся в памяти:
Блондинами мы в шахту уходили.
Брюнетами шагали на-гора.
И только зубы сахарными были,
Да смех звучал задорней, чем вчера.
Или вот эти грустью наполненные строки:
Задумчивый, небритый и печальный,
От табака весь день полухмельной,
Живет поэт в квартире коммунальной,
Живет давно с немилою женой.
А вот стихи, брызжущие оптимизмом:
Я не люблю таких компаний,
Где очень много умных дам,
Где дамы шепчут порицанья
Едва хмелеющим мужьям.
Где слово вымолвить боится
Твоя соседка или сосед,
Где не наесться, – а напиться
Уж никакой надежды нет.
Люблю компанию мужскую,
Где спор горяч, где весел смех,
Где даже корочку сухую
Разделят поровну на всех.
Где, водку луком заедая,
Не лицемерят, не хитрят,
Где, душу в спорах обнажая,
Друг другу правду говорят.
Где не нужны деликатесы,
Сервиз хрустальный и графин,
Где мировые интересы
На первом месте у мужчин.
Сергей Андреевич хоть и называл себя “шахтерским поэтом” и подтвержденье тому не только упомянутые названия его сборников, но и их содержание: “Крепильщик”, “Ты пришла – постирала белье…”, “Шурфовщик”, “От цветов ухожу я к забоям…”, но тематика его стихов не ограничена “подземной” ведомственностью, и подтвержденьем тому стихи “Капитан Нечаев” (это о речниках); “Дед Игнат” (о ветеране-гренадере Первой мировой); “Встреча” (написано в 1924 г. – о приезде на сибирские прииски столичных поэтов Дж. Алтаузена и А. Жарова. Впрочем, гости были ровесниками автора, а первый даже земляком). Перечень можно продолжить: “Весна”, “Смолкли в поле голоса людские…”, “Башня Братского острога”, “Ночные думы”, “Рождение города”, “Танцы в Звездном…”.
Большинство его лирических стихов пронизаны здоровым оптимизмом, хотя жизнь была и с привкусом тюремной баланды, и с угольной пылью в легких. В войну он писал:
Я рвался в бой, но наш военкомат
Твердил одно: нужны, мол, в шахте люди!
А наградой за добытый уголек была медаль “За доблестный труд в Великой Отечественной войне1941 – 1945 гг.”.
А вот строки БАМовского цикла:
Нам старость не помеха,
Хлеб черствый по зубам.
И в семьдесят мы ехать
Спешим на дальний БАМ.
Нетрудно в девятнадцать
Себя растратить в дым,
Трудненько оставаться
До гроба молодым.
Он любил и знал поэзию, был знаком со многими поэтами Ленинграда. С чувством чуть ли не личной вины, говорил о прекрасных стихах Николая Рубцова, которого хорошо знал, а при жизни поэта не оценил… И тут же добавлял, что время расставляет по заслугам всех по своим местам. Аналогичный вопрос я задавал примерно в те же годы (середина 80-х) одному очень известному и часто и успешно печатавшемуся (в общем-то неплохому) поэту. На что услышал ответ, произнесенный дребезжащим голосом: “Да он еще из Есенинских одежонок не вылез”. Что это зависть или упоение собственной прижизненной известностью?
А вот Валентин Горшков (1934 – 1997 гг., на фото крайний справа) был совершенно иного мнения:
Во мне живут два человека,
Напоминая близнецов.
Тот и другой – любимцы века:
Гагарин это и Рубцов.
Я говорю о них обычно
С каким-то внутренним теплом…
В его книге “Белой ночью” (СПб, “Новый Геликон”, 1996) есть стихи, посвященные Н. Рубцову. Их знакомство произошло в Ленинграде на Кировском заводе, где оба работали и оба сотрудничали с заводской многотиражкой “Кировец”, а кроме того, вместе посещали литобъединение “Нарвская застава”. Валентин Сергеевич рассказывал, что аттестат зрелости Николаю об окончании 10 классов ШРМ они чуть ли не купили за две бутылки водки у преподавателя, поскольку у учащегося проблемы были с посещаемостью, ведь работал он в три смены. Рассказчик говорил об этом без иронии и горечи, но с чувством благодарности. А сей документ был необходим для поступления в Литинститут.
Летом 1995 г. мы с Валентином оказались на презентации АО “Еврознак АГ Санкт-Петербург”. Валентин был в ударе, читал стихи Есенина и Рубцова, мгновенно став душой компании. Здесь как-то и возникли сами собой будущие спонсоры сборника “Белой ночью”, инициативно предложившие помощь. Через полгода вместе с литературоведом Владимиром Федоровичем Дитцем мы были дома в гостях у автора на улице Ракова. Там экспромтом он начертал нам искрипты на только что вышедшей книге. Мне, в частности, он написал следующее:
Скажу при всем честном народе
Тому, с кем дружбою горжусь:
– Счастливым в жизни будь, Володя,
Любитель и любимец муз!
Любопытный факт: Валентин родился в тех местах, где спустя год оказался в местах лишения свободы С.А. Кобысов. Родители новорожденного оказались там по распределению после окончания ленинградских учебных заведений. И еще в трудовой биографии сибирского поэта-самородка есть факт работы смотрителем обогатительной фабрики на Дарасунском золоторуднике. Это было в начале 20-х годов XX века. А 7 сентября 2006 г. в шахте этого рудника на глубине 580 метров начался пожар. Погибли 25 человек. Долгие годы шахта стояла заброшенной. Но в 2004 г. ее реанимировала российско-британская компания. Об адских условиях работы на шахте можно прочитать в “Комсомольской правде” за 11.09.2006 г. Каковы же были эти условия при царе или в первые послереволюционные годы?
С.А. Кобысов частично дает ответ в стихотворении “Коногон” (1924 г.):
…Первый выезд был труден невмочь,
Конь мой падал, срывая подковы.
На всю жизнь я запомнил в ту ночь,
Как шахтеры в горячке суровы.
Был помянут мой дед и погост
У слетевшего с рельса вагона…
В эту ночь я узнал, что не прост
Труд веселых ребят коногонов.
Сергей Скородумов (на снимке третий справа) окончил Артиллерийское училище. С 1953 по 1980 гг. служил в армии. Автор стихотворных сборников “Мир вам, березы”, “Верность”, “Синие веси”.
Анатолий Жульков (1932 – 2002 гг.; на снимке пятый справа) работал слесарем, школьным учителем, литсотрудником в газете. С ним я встречался в Союзе писателей и у С.А. Кобысова. На книжечке “Россия начинается с дороги” он сделал надпись: “Владимиру Яковлевичу в память о встречах у С.А. Кобысова. 22.04.97 г.”.
Сергею Макарову (на снимке четвертый справа) в трудные 90-е годы удалось издать трехтомник своих произведений, каждый том более 250 страниц. 2-й том под названием “Любимец России” посвящен Сергею Есенину. Ранее им составлен коллективный сборник “В созвездии Есенина”. Известен также своими переводами с мордовского, немецкого, крымскотатарского, марийского.
В ленинградском альманахе “День поэзии” за 1962 г. под одной обложкой сошлись Валентин Горшков, Сергей Кобысов, Сергей Макаров и Юрий Скородумов: четыре персонажа с публикуемого фото из пяти. А сборник “Первая встреча” (Л., 1957) объединил стихи В. Горшкова и Ю. Скородумова. И этот список можно продолжить: все фотоперсонажи оставили свой след в поэзии.
Владимир БЕСПЕРСТОВ