Конфликт между двумя глобальными системами, возглавляемыми
Советским Союзом и США, продолжался
более 40 лет и носил название “холодная война”. Автором
этого словосочетания на Западе настоятельно считают писателя
Джорджа Оруэлла. Он предрёк “холодную войну” между
сверхдержавами, упомянув её в статье “Ты и атомная
бомба” – материал, вызвавший одобрение интеллектуалов,
напечатал британский еженедельник “Тribune” в октябре 1945
года – по свежим впечатлениям от атомных бомбардировок
Японии. Поскольку даже на эту тему приходится изрядное
количество спекуляций (кто, когда и почему её объявил?),
приведём “оригинал”: потенциальные сверхдержавы, согласно
Оруэллу, вероятнее всего, заключат между собой негласное
соглашение не применять ядерное оружие друг против
друга. Таким образом, они “останутся непобедимыми, пусть и
находясь в состоянии постоянной “холодной войны” со своими
соседями (in a permanent state of ‘cold war’ with its neighbors)”.
Такое развитие ситуации, по мысли автора, положило бы “конец
масштабным войнам ценой бесконечного продления “мира,
который не есть мир”.
Впрочем, из уважения к Востоку вспомним и китайского
ученого Cыма Цяня, жившего во II веке до нашей эры. Он писал,
что одно из современных ему царств вело “лэнчжань”
(буквально – холодную войну) посредством интриг и подкупа,
но избегая “войны колесниц”.
Учитывая сегодняшнюю хронику, неудобно приводить даты
и обстоятельства её, якобы, завершения. Формально дело
обстояло так: 1 февраля 1992 года во время российско-американского
саммита в Москве президенты России и США Ельцин
и Буш-старший подписали декларацию о прекращении “холодной
войны”. Церемония прошла без публичных уточнений,
кто эту войну начал, и кто её проиграл. Но уже скоро в политический
обиход вошёл reason de Compiegne. Проще говоря, проигравшим
предложили вести себя как капитулировавшей стороне
по аналогии с Компьенским – в 1918 году – лесом для
Германии. Для убедительности напомнили и о капитуляции
Японии на борту линкора “Миссури” в августе 1945-го. Хотя
Оруэлл, помнится, писал о “холодной войне” как форме взаимоприемлемого
сосуществования, не предполагающего ни
белых флагов, ни парадов победы.
Вот и президент Буш эксклюзивно поздравил американский
народ с победой еще в декабре 1991 года. Но, повторим, до
поры оба “официальных завершения” “холодной войны” скорее
были преисполнены пафоса избавления от замаячившего
Апокалипсиса. В отличие от её почти будничного и суетного
начала.
Принято считать, что войну Москве объявил Черчилль,
выступая в университете американского города Фултон в
1946 году. Британские историки сходятся во мнении, что
инициатива Черчилля была вызвана недовольством англоамериканских
элит послевоенной судьбой эмигрантского правительства
Польши, да и её самой. В качестве иных доводов
в пользу “обречённости” Москвы на “холодную войну”
называют и обстоятельства овладения ею ядерным оружием,
и добрый десяток иных поводов-причин, включая конспирологическую
версию о, якобы, несоблюдении Кремлём
неких договорённостей относительно провозглашения государства
Израиль.
Так или иначе, от фултонской речи до создания бастионов
“холодной войны” в виде НАТО (в 1949 г.) и Варшавского Договора
(в 1955 г. – заметьте разницу во времени!) прошло, как
минимум, 9 лет. Хотя к тому времени уже отбушевала война
корейская – “горячая” по месту событий и “морозная-до-озноба”
с учётом её сегодняшних последствий. Не говоря о глобальных
предчувствиях.
Тут не обойтись без череды вопросов, отстоящих от истории
с географией. Не является ли “холодная война” непременным
условием обострённой конкуренции-конфронтации между
амбициозными государствами, а не результатом идеологического
противостояния в отдельно взятом ХХ веке, как
многие считали 25 с лишним лет назад? Не предотвратила ли
“холодная война” – “горячую”? Или она оказалась счастливо
не завершённым этапом подготовки к ней? Примечателен и
такой, не менее актуальный нюанс: некоторые отечественные
историки считают, что толчком для вступления в глобальную
конфронтацию стала для Москвы поддержка Западом
националистических сил в Прибалтике и на Западной Украине
(то есть, “лесных братьев” и бандеровцев) после завершения
Второй мировой. Ничего не напоминает?
Так или иначе, более 6000 (!), в основном, западных академических
исследований на тему различных периодов и ключевых
эпизодов “холодной войны” заложили основу современной
практической политологии на стыке с дипломатией.
Ибо любой международный конфликт во второй половине
прошлого века принято рассматривать через призму 40-летней
“холодной войны”. Какая тут новейшая история в её аполитично-
консервативной трактовке?! Абсолютное большинство
исследователей считает, что политико-экзистенциональным,
следовательно, и медийным пиком “холодно-военного”
противостояния стал ракетный кризис вокруг Кубы 55 лет
назад. Поэтому о нём – подробнее.
Более известный как Карибский, он прочно ассоциируется
с обещанием тогдашнего советского лидера Хрущева показать
Америке “Кузькину мать”. Хотя это словосочетание возникло
раньше и к военному противостоянию напрямую не относилось.
События того времени одинаково интерпретиру ются у нас и
на Западе лишь в одном смысле: личная дипломатия
братьев Кеннеди, помноженная на чрезвычайные усилия
советской резидентуры в США, в последний момент спасла
мир от ядерной катастрофы. Действительно пик Карибского
кризиса и его стремительная развязка пришлись на 22 октября
1962 года. В тот день в вашингтонском ресторане “Оксидентал”
встретились советник посольства СССР Фомин (он
же резидент внешней разведки КГБ в США Александр Феклисов)
и “придворный” политобозрева-тель телекомпании АВС
Джон Скали (он же доверенное лицо президента Кеннеди).
Тогда и были согласованы условия торга, которые, впрочем,
уточнялись до конца ноября и даже позднее.
Детективный флер – не самое главное в Карибском “сюжете”.
Его пролог относится к концу 50-х годов, памятных афористичными
обещаниями Хрущева догнать и перегнать Америку
и её же похоронить. Возник даже торговый бренд на ширпотреб
– ДиП. В сумме это означало “показать” ей “Кузькину
мать”. Последнее – профессионально смутило тогдашнего госдеповского
переводчика белоэмигранта князя Орлова. По воспоминаниям
его советского коллеги Суходрева, американец
переспросил: “Кузькина мать живёт там, где раки зимуют?”
Чем же была вызвана “афористичность” советского лидера?
Прежде всего, не детализированной вслух бесцеремонностью
американцев, имевших в то время 17-кратное
превосходство в ядерных зарядах. Что говорить о зарядах,
если до конца пятидесятых натовские разведывательные
“Канберры” летали над Москвой (если верить историкам)
даже во время парадов на Красной площади? Лишь уничтожение
1 мая 1960-го американского самолета-разведчика
U-2 положило конец монополии Запада на запредельные для
советской ПВО эшелоны в родном воздушном пространстве.
Из песни слов не выкинешь: именно тогда Москва
энергично искала пути к первой послевоенной разрядке. По
ряду воспоминаний, было подготовлено предложение о взаимном
роспуске двух военных блоков и – в преддверии
встречи Хрущёва с Эйзенхауэром – вручную собрали в подарок
американскому президенту никелированный экземпляр
“Москвича” 402-й модели.
В Америке на всё это внимания не обратили. Более того, с
начала 60-х годов американцы приступили к развертыванию
ядерных ракет в Турции, никак не связав свои планы с одновременным
разгромом десанта кубинских эмигрантов на пляж
Плайя-Хирон. Не удержаться от образных подробностей. Их
на месте событий невозмутимо привел кубинский ветеранэкскурсовод:
“Высадились 1600 контрреволюционеров, в боях
погибли – 150, сдались – 500. Остальные? – В тот год популяция
крокодилов в окрестных плавунах-болотах оказалась рекордной
в ХХ веке, да и апрель для них – самый голодный
месяц…”
Поскольку крокодилы не могли оставаться единственными
союзниками молодой кубинской революции, ей помог “старший
брат”. Тем более что эмигранты продолжали подготовку к
повторному “освобождению родины”. В этих условиях Москва
– в соответствии с принятой в то время логикой классовой
солидарности – приступила к размещению на Кубе оружия,
“соответствующего потребностям ее обороны”. Сюда
доставили 60 боеголовок для ракет средней дальности Р-12 и
Р-14 (2000 км и 4500 км при 180-километровом расстоянии до
США), около 90 для ракет “кубинского” радиуса (в основном –
“Луна”), 6 авиабомб для Ил-28 и даже 4 ядерных мины.
Операция “Анадырь” по доставке вооружения, по крайней
мере с точки зрения дезинформации, прошла на ура.
Этому способствовало даже её “отвлекающее” от Кубы
название. Лишь в начале октября 1962 года знакомые нам
U-2 сфотографировали пусковые установки, часть из которых
ввиду спешки устанавливалась на асфальтированных
перекрестках дорог. Трехнедельное препирательство Москвы
с Вашингтоном поначалу охватывало глобальные вопросы
мироздания, потом постепенно концентрировалось
вокруг собственно ракет. Повторное за два года уничтожение
в те дни уже знакомого нам американского самолетаразведчика
– теперь над Кубой – едва не взорвало обстановку
окончательно, но, к счастью, обошлось.
Последняя неделя октября 1962 года заострила уже новый
вопрос: кто кому уступил? Суть компромисса, найденного в
ресторане “Оксидентал”, состояла в том, что Москва выводит
свои ядерные силы с Кубы, сохраняя при этом обычное
военное присутствие: 64 наших соотечественников, упокоенный
в кубинской земле (половина погиблив ДТП) свидетельствуют
об “учебно-боевой” активности 40-тысячного контингента
наших интернационалистов, редко вспоминаемых
на Родине. В мемуарной литературе делаются неофициальные
сноски на то, что угрожающее Америке оружие не было
вывезено полностью. Некоторые историки допускают, что
часть ракет Кастро оставил у себя в качестве гарантии от
покушений на революцию и себя лично. Но, судя по числу
только разоблаченных попыток убить Фиделя (свыше двухсот),
это наглядно не подтверждается. В свою очередь, американцы
отказались от планов свержения Кастро вооруженным
путем. Одновременно обязались вывезти свои “турецкие”
ракеты, что со временем и сделали – с теми же неофициальными
“допущениями”.
Важнее другое: с конца 1962 года военный паритет СССР и
США был признан по “карибскому” факту. В правовом смысле
это стало основой для подготовки целого пакета военно-ограничительных
соглашений (всего 8), ныне во многом забытых.
При догорающий огнях Карибского кризиса французский
президент де Голль ввёл в международный обиход доселе
неизвестное слово “дэтан” – “разрядка”, ходя до неё было ещё
далеко. Но главное всё же в другом: Карибский кризис продемонстрировал
возможность урегулирования военно-политических
конфликтов, доведённых до предельной остроты. Кстати,
большинство исследователей сходятся в одном: разрешению
кубинского кризиса во многом способствовал личный
опыт руководителей двух стран, во всяком случае, принадлежность
этих людей к поколению участников Второй, а отчасти
и Первой мировых войн. Сегодня личная и непосредственная
память о катаклизмах мирового масштаба утрачена. И,
возможно, один из результатов этого – безоглядная игра на
повышение. Часто в сумерках компьенского леса. И без осознания
критической черты, подтверждённой, повторим, семейными
хрониками…
Что тут скажешь? Не в подсказке ли примеров на будущее
состоит главное значение Карибского конфликта? А им, как
оказалось, история не ограничилась…
Борис Подопригора,
участник “холодной войны”