2 ноября 2017 года не стало прозаика и драматурга Тараса Петровича Дрозда. Он умер на шестьдесят четвёртом году жизни…
Многие из тех, кто выступал на гражданской панихиде 5 ноября 2017 года, говорили, что не могут поверить в эту смерть, что она наступила слишком рано, что она несправедлива наконец. Однако есть и утешение: незадолго до смерти Тарас Дрозд успел опубликовать два своих лучших романа: “Холодный ужин гениев” (СПб., 2015) и “Могила Мамая” (СПб., 2017). Обе книги вышли при финансовой поддержке Комитета по печати и взаимодействию со СМИ Санкт-Петербурга.
Автор этих строк оба романа читал ещё до их бумажной публикации, в электронных текстах, которые присылал мне Тарас Дрозд в целях продвижения этих книг или в надежде “подтолкнуть” их обнародование — всё равно, где…
Познакомились мы с ним ещё в 1989 году на Совещании молодых писателей Северо-Запада, где оба были в одном и том же статусе этих самых молодых писателей, хотя по возрасту я его помоложе. Соответственно, Тарас Дрозд присылал мне свои тексты отнюдь не для того, чтобы получить какие-то “советы мастера” по их исправлению. И даже мою мягкую критику романа “Холодный ужин гениев” воспринял с отчётливой холодностью. Мне показалось, что в этом романе (в целом, реалистическом) многовато авантюрности, о чём я и сказал автору. А вот похвалил я оба произведения, быть может, слишком скупо, чем, возможно, огорчил Тараса Петровича.
Я тогда не разглядел в его прозе её главных достоинств, которые сегодня — возможно высвеченные смертью автора — видятся мне вполне ясно: на глубинном уровне оба романа говорят (помимо прочего) о взаимоотношениях славянского и тюркского этносов или, если иначе сформулировать, людей “пост-христианского” и “ново-исламского” типов.
Сюжет романа “Могила Мамая” таков. Герой (чем-то похожий на автора, слегка нелепый искатель приключений) сталкивается в Петербурге с проблемами, которые создал себе сам (неудачная спекуляция). Нужно временно скрыться от кредиторов, и находится блестящий выход: путёвка на двоих с любимой девушкой в крымский санаторий, иными словами — свадебное путешествие. Казалось бы, чего лучше? Но характер подводит героя ещё раз: пьянка в поезде заканчивается тем, что его высаживают на глухом полустанке без денег и документов. Чтобы нагнать состав, герой впутывается в новые авантюры: тут и появляются те самые “нео-мусульмане” (кавказцы и крымские татары), о которых я упомянул выше. Как можно уговорить кавказца с машиной помочь тебе догнать поезд, если у тебя нет денег? Правильно: пообещать расплатиться позже. А если у тебя даже нет средств, чтобы отдать предыдущий долг? Тогда придётся заложить собственность, одолжить в третьем месте и т.д., и т.п.
Герой Тараса Дрозда это Великий комбинатор наоборот, “комбинатор-неудачник”. (Хотя можно ли считать удачником и Остапа Бендера?) Излюбленный жанр Тараса Дрозда (как в прозе, так и в драматургии) — юмористическая авантюрная эскапада, — но ни в коем случае не фэнтези! Всё остаётся в пределах реальности, сколь угодно неправдоподобной; даже “могила Мамая”, которую якобы находит герой романа, вполне может очутиться на том самом месте, где указал читателю Тарас Дрозд! Не зря же он (и его герой) общался в Старом Крыму с членами постоянной археологической экспедиции петербургского Эрмитажа — среди них есть даже узнаваемые в нашем городе личности, хотя это — другая тема, в которую здесь я углубляться не имею возможности.
Перехожу к главному. Если книги о Великом комбинаторе Остапе Бендере — весёлые, то оба романа Тараса Дрозда граничат с тяжёлым кошмаром. И всё-таки есть в прозе Дрозда светлые эпизоды, есть иерархия ценностей, пусть даже это светлое — всего лишь пятнышко в нескончаемом мрачном хаосе. До своего приморского санатория герой “Могилы Мамая” всё же добирается, но без документов его не пускают на территорию, тогда он проникает на неё хорошо известным, хотя и трудным для осуществления способом: заплывает с моря. И вот кульминация: в двухкомнатном номере, полагающемся ему по путёвке, он встречает свою любимую (с которой вообще не должен был бы расставаться). Как говорится, “хэппи энд”?
Правда, с его невестой сейчас — попутчик из поезда, живущий по его (героя романа) документам… Но мужчина быстро исчезает, так что этот штрих отнюдь не испортил бы счастливой концовки, если бы не одно “но”…
Происходит всё это в середине романа, и до финала — ещё ой как далеко. Долги не только не отданы, но — забежим вперёд – протагонист с ними не сможет расплатиться до конца повествования. Финал книги — скорее мрачный, во всяком случае, невесёлый.
Таково самое краткое изложение романа “Могила Мамая”. Сюжет романа “Холодный ужин гениев” сложнее: здесь не один герой, а полдюжины, и несколько героинь. Действие происходит в Петербурге, по-видимому, ещё в допутинскую эпоху, то есть тогда, когда переходный период в нашей стране не закончился, а рынок продолжал оставаться диким. Герои — кинематографисты, снимающие без бюджета и на ворованную плёнку, к тому же — в некоей подпольной студии, вокруг которой и закручена интрига. Эта студия — настоящий лабиринт с множеством входов и выходов; проникают в неё то через гаражи, то под платформой электричек, то через секретную дверь в электрощите. Именно здесь я и усмотрел излишнюю авантюрность, о которой, помнится, сказал Тарасу, с чем он, повторюсь, не согласился.
Все эти детали были бы достоверны, если бы герои романа снимали порнофильмы: тогда и секретная студия, и хитрое заманивание на работу актрис, и ворованная плёнка — всё это было бы уместно. На эту версию, кстати, есть намёки; оцените, уважаемый читатель, следующий пассаж: актриса Яна на съёмках, в ванной. “Когда в свете прожекторов Яна талантливо вынырнулаиз воды не головой, все зааплодировали.”
И всё-таки снимают герои не порно, а нечто более серьёзное: фильм называется “Сны Пигмалиона”. До оправдания порно Тарас Дрозд не мог бы опуститься: он для этого писатель слишком ответственный, к тому же — с советским воспитанием.
Я думаю, что разрешению вопроса о том, почему герои вынуждены преодолевать столько трудностей (то есть почему “ужин гениев” неизменно “холодный”), и посвящён весь роман. В ходе его написания Тарас Дрозд, вероятно, сам с увлечением распутывал эту заданную себе же головоломку, и до конца романа не знал ответа.
Ответа, впрочем, мы не найдём и в финале книги; в середине же её нас ждёт такое же “светлое пятно”, с каким мы встречаемся в композиционном центре романа “Могила Мамая”. Подпольную деятельность режиссёров “крышуют” кавказцы, и читатель к середине книги устаёт от их бесконечных разборок друг с другом и с киношниками, от коверкания русского языка, от проблем и пьянок, пьянок и проблем… И вдруг автор приводит нас на легендарную студию “Ленфильм”. Это и есть момент “нормальности” и высшая точка в иерархии ценностей данного романа. Слегка с советским ностальгическим уклоном, но…
Студия обветшала и переживает явно не лучшие времена, и всё-таки в ней сохранилось величие ушедшей эпохи, да и теплится новая жизнь. Герои целый день ведут здесь бесплодные бюрократические переговоры, и пусть заканчивается всё тем, что они проломили стенку одного из кабинетов и украли кинокамеру и кассеты с плёнкой… Всё же Тарас Дрозд в этой центральной главе романа расставил все точки над “и” и показал тот мир, ради которого, в сущности, и работают его киношные “гении” (порой подпольные).
Сценарист Тимофей Стриж (явный клон самого Тараса Дрозда), режиссёр Семён Штемпель, актёр Анатолий Ананасов, актрисы Яна и Вика, операторы Равиль и Геннадий… Все они хотели бы поработать на такой классной студии как “Ленфильм”. Мечта столь же простая и столь же “детская”, как и желание оказаться на законном основании в двухкомнатном номере с видом на море.
Осуществима ли эта мечта? Конечно, нет; и не должна быть! — иначе она из мечты превратится в серую обыденность… Так иронично можно было бы суммировать смысл двух разбираемых романов Тараса Дрозда.
Но смысл их глубже, куда глубже… Я уже отметил, что в обоих романах присутствует тема “славяне — кавказцы” или “христиане — ислам”. Теперь настало время спросить: в каком же соотношении, согласно Тарасу Дрозду, находятся эти два элемента? Увы, коротко ответить на этот вопрос невозможно, однако развёрнутый ответ может быть найден любым, кто внимательно прочтёт эти книги (вспомним хрестоматийный диалог читателя и писателя: “О чём ваш роман?” — “Чтобы ответить, я должен был бы воспроизвести его слово в слово”).
Всё-таки я намекну: ответ Тараса Дрозда в чём-то схож с выводами Льва Гумилёва (о взаимной дополняемости “Руси” и “Степи”), хотя полностью не тождествен им. Гумилёв говорил больше об этносах, чем о религиях, но сегодня очевидно, что религиозный фактор (в первую очередь, исламский) игнорировать никак нельзя.
Дрозд, как мне кажется, нащупал решение этой проблемы, связанное с исторической традицией наступательности славянства (пусть эта традиция сегодня отнюдь не очевидна.) По отношению к тюркам-кочевникам русские много веков находились примерно в таком же положении, как и китайцы (Лев Гумилёв показал это в книге “Хунну” и других работах), однако китайцы построили Великую защитную стену, а русские — нет. Почему? Не потому ли, что стена — символ обороны, а не наступления?
Если бы русские прятались за Большой стеной, а китайцы наступали, то сегодня, возможно, вся Сибирь говорила бы не по-русски, а по-китайски… На такие мысли (вполне субъективные!) автора этой рецензии навели книги Тараса Дрозда.
Два романа — далеко не всё, что им написано в жанре прозы: в интернете можно дополнительно найти как минимум вдвое больший её объём: ещё три романа, повести, рассказы. Ярким достижением Тараса Дрозда была опубликованная в журнале “Нева” большая повесть “Первый толчок” (1998).
Тарас Дрозд хорошо известен и как драматург: его перу принадлежит около двух десятков пьес. Наиболее шумный успех имела его трагикомедия “Сладкое время нереста”: она ставилась в театрах многих городов России. Полная видеозапись одной из её постановок также присутствует в интернете.
Александр Андрюшкин