Борис Цукер
Те, кто выжил, помнят и поныне
Бой на высоте Дубовый Стан.
Под Смоленском, около Катыни,
Сутки потерял Гудериан.
Батальон в развалины церквушки
Обороной намертво залез,
А за речкой — егеря и пушки
Из восьмой дивизии СС.
Как еще выдерживали нервы,
Если от стрельбы тряслась рука?
И в душе, наверно, каждый первый
К черту посылал политрука.
Фрески разлетались, словно птицы,
Вот почти и нету их уже,
И святых разбитые глазницы
Заставляли думать о душе.
Старшина со снайперской винтовкой,
Попривыкший к перемене мест,
Вспомнил,
как в своей родной Ольховке
Сдернул тросом с колокольни крест.
А когда огонь прямой наводкой
В пыль расколошматил две стены,
Танки появились на высотке
Ангелами гневными войны.
В этой драме спас от смерти многих
Краснозвездный танковый финал…
Ну а политрук потом о Боге
Целый месяц не напоминал.
Он погиб восемнадцатилетним.
И хотя был нескладен и мал,
Но предсмертным
движеньем последним
Танк фашистский на части порвал.
И, три четверти века отметив,
Оторвавшись от суетных дел,
Бог солдату счастливый билетик
От щедрот подарить повелел.
Парень к людям помчался, веселый,
Чтобы день провести, как во сне…
А в России — безлюдные села,
А Германия вновь на коне.
Он увидел нацистов в Одессе,
Поглядел на московский уют:
Бмвэшки гудят мерседесам,
«Бош» и «сименс» огнями зовут.
Что же вы понаделали, братцы,
Как посмели вы, мать вашу так?
Чем вот в этом во всем разобраться,
Проще снова
с гранатой
под танк.
В берлинских лабиринтах выжженных
Война в конвульсиях от ран.
Сидит перед роялем выжившим
Артиллерийский капитан.
Сияет он, как будто радуга,
И нет вокруг врагов земных,
От пыли ноты чистит радостно
Консерваторский бог войны.
И, вопреки военным правилам,
Повис ненужно автомат,
А пальцы радуются клавишам,
Как будто “Беккер” — это брат.
Штабы еще корпят над картами,
Но, словно мира благовест,
Над обессиленным Тиргартеном
Плывет хрустальный полонез.
Пусть сон, но сразу понял, где я:
Плескались флаги многих стран,
А на трибуне мавзолея —
Войны последний ветеран,
Взглянув на замершую площадь,
Сказал, обрушив тишину:
“Война была страшней и проще,
Чем тонны книжек про войну.
Пусть никогда безумья пламя
Войны не вызовет пожар:
Я вам вручаю мир и память —
Храните, люди, этот дар!”
Я вам Америк не открою —
Мы все у прошлого в долгу.
Свой персонаж назвать героем
Пока что просто не могу.
Какие разговоры в классе?
Что слушать: кто во что одет?
Примерно так свой образ красит
Пацан четырнадцати лет.
А прадед если не с винтовкой,
То на станке точил снаряд,
И вряд ли модностью обновки,
Как правнук, был бы сильно рад.
Я никогда не брал себе чужого,
И зависть мой покой не бередит,
Все потому, что взято за основу:
Чти ближних, не убий, не укради.
Но вот теперь уже довольно долго
У времени чужого я в плену,
И не дает свободы чувство долга
Пред теми, кто прошел через войну.
И долг храню, как драгоценный камень,
Да совести нервущуюся нить,
Пытаясь собирать чужую память —
Ее для внуков надо сохранить.