Владимир Меньшиков
Соль момента
Чайками сорит ли небо, солит,
Будто суп, округлый синий пруд.
Разберемся с теми, кто мусолит
Враки про село и сельский труд.
Мы себе и многим насолили!
Слабо разве пошутить под свист:
Коль глава села не Муссолини
И не мусульманин, то “нашист”.
Лодка. Пруд. Лазурным днем хлебаю
Веслами пустой, прохладный суп.
Я и сам порой округу хаю,
Но и на восторженность не скуп.
Заявлюсь в столовую, где стильно,
Где, схватив солонку со стола,
Выйду на крыльцо и брошу сильно
В наглый Запад со всего-то зла.
Одобрять, хвалить идею санкций,
Как любить в июле санный спорт…
Запустить могу во время акций
В сторону Европы сладкий торт.
Тревожная ночь
Горит ль теперь звезда Советской власти
Над стенами московского Кремля?
В надежде, что минуют нас напасти,
Тревожно спит российская земля.
Спи, милая. В тебе поспим еще мы!
Но провоцируют идти в поход.
Пока с оружьем боевым знакомы,
Сразимся и дадим отпор, отвод.
Река в ночи накатывает волны
На плес, на травяные берега.
Не как девиц, пересчитаю войны,
В которых сокрушили мы врага.
Девиз у нас единственный – Победа
(с приемлемым количеством утрат?)…
А через улицу – в дому соседа
Дымина, музыка, почти парад.
Там Вячеслав-директор на рояле,
Вовсю гремя, походный марш сыграл.
А были войны, в коих проиграли?
Сосед еще бы выпил из Грааля,
Чтоб повитийствовать, как генерал.
Потом он пьяно вышел на крылечко
В одних трусах и стал орать на шмар.
Собрал бы их, устроил бабский марш.
Но что тут за тревога, за кошмар?..
Возможно, вновь произошла утечка,
Что в Киеве планируют удар?..
Готовит Время новые напасти
С вторжением в российские поля.
Горит ль в ночи звезда Советской власти
Среди крестов над стенами Кремля?
Ленинцы
Ветер зелень сельскую полощет,
Носится по улицам, а я
Сам себя гоняю, словно лошадь.
Вот явился в самый центр, на площадь,
Где ни мавзолея, ни Кремля.
Ни тебе парада, караула,
Ни военных, отдающих честь.
Девка в мини-юбке промелькнула.
Всё старо, но измененья есть.
Что-то нынче слишком белый Ленин,
В смысле памятник… Неужто он
Светлою бумагою обклеен
Иль обвязан полностью бинтом?
Если показательно стерилен,
То стерилизацию прошел?
То-то женщина воротит рыло,
Вождь не возбуждает женский пол.
Вижу синь небесного сегмента,
Клуб, пивную с тиром – впереди.
Но сегодня возле постамента
Кошек и котов, хоть пруд пруди
Да топи… Но твари беспрестанно
Прибывают, будто бы на чат.
Может быть, обмазан вождь сметаной?
Вот и лижут памятник, урчат.
Эх, политугодники, подлизы,
Скоро дворник вас шугнет к реке!..
Появился муж Замковой Лизы
С крепкой “Беломориной” в руке.
Называют мужичка Мартыном,
Я ж его Мартеном обозвал,
Даже – с некою издевкой – Сыном
Индустрии в санкционный вал.
Для меня он символ возрожденья
Честного труда в стране, в краю?
За политидеи, убежденья
Ленинские накрепко стою.
А Мартына можно и мартышкой
Обзывать на всех пивных ветрах…
Ильича ж считаю крупной фишкой,
Главфигурой в нынешних делах.
Гулена
Я – районный лирик и ходок
В села и в народ (или в народец),
За одно название “ход-дог”
Я бы пнул подальше бутербродец.
А во время голода б сожрал…
Сексом сыт, но слышится мат Розы
С просьбою-командою “Аврал!”,
Чтоб я с нею в поле поматросил.
К ней не пристаю, но эта дрянь
То орать, то, словно ива, всхлипнет.
Ноет, голосит: “Пристань, пристань”,
Иль сопит “Прилипни” да “Прилипни”.
Напрочь отвергая, прилип к эН –
Дамочке с национальным бантом.
Лучше бы, пожалуй, при Ле Пен
Мне служить невзрачным консультантом.
Я – районный лирик и ходок.
Слабого не трону и не пну я.
Иногда жалею, что не дог,
Чтобы от меня все врассыпную…
Зеваки
Я помню июньскую бредь
И пух, что летел ниже-выше.
Зачем тянет снова смотреть
На синем сельмаге а-фиши?
Не Фишер прикатит играть!
Почти “баркашовец”, но все же
Всю нашу крестьянскую рать
Он шахматно тут же положит.
Чадит на проселке бензин,
В пыли придорожный малинник.
От провинциальных картин
Винишка возьму на полтинник.
Не утро, чтоб каплям звенеть
И чистой росой освежаться.
Мы выбрали сами комедь,
Чтоб в ней от души покривляться.
Я сам – деревенский паяц –
При встречах с начальством поганым
Бренчу, захмелившись, – бряц, бряц –
Игрушками: саблей, наганом.
На яблонях розовый цвет
Держался почти девять суток…
Еще в нас решимости нет,
Хотя нам давно не до шуток.
Праздник
Мчится по реке красивый катер,
Гнутся ивы, в землянике склон…
Форменное безобразье матер-
щинить наш приладожский район.
Милое село, моя деревня!..
Как светлы над ними небеса!
Как душеприятны да напевны
Избы, прудик, поле и леса.
Ну а ежели бывают сбои,
А таких до чёрта, до черта,
Любим все равно страну до боли.
Это наша Русская Черта!
Белый катер шпарит или шарит,
Как ребята на своих “компах”.
По воде поплывший красный шарик
Все же не взорвался тут же – “бах”.
Этаких шаров, да разноцветных,
Много тысяч появилось, но
Сколько надобно частей ракетных
Расстрелять их все, пустить на дно?
Катерок меж ними потерялся,
Вертолет увяз внезапно в них.
Не хватает у армейцев раций
Связь держать в параметрах своих.
Может, это шарики для празднеств
В честь округи, края и Руси?
В дни такие не ликуют разве
Тетки, пороси да караси?
Резко всё исчезло, всё пропало,
Лишь алкаш Андрей вскричал: “Икра!”,
Чтобы мчались люди с чем попало
На реку от каждого двора.
Отказ
Девушка головушкой качает,
На меня не поднимая глаз.
Это, безусловно, означает
Любин окончательный отказ.
Встала предо мной с большой собакой,
Взяла бы еще в аренду танк.
Не пойду любовною атакой.
Как-нибудь перетопчусь и так.
Здесь “перетоптаться” предлагали
Хлебзаводу (на буханках двух).
Не было муки. Скрипят детали,
Слабо испуская хлебный дух…
Видно, отгулял с Любашей милой
В ладожских ромашковых лугах.
Может, от меня несет могилой?
Может, что нарушилось в мозгах?
Соблазнял Мариинским театром,
Потому пришла с басистым псом.
Завтра встретят с шустрым психиатром,
С участковым и святым отцом?
Могут депортировать отсюда
В Питер из-за маленьких грехов
И еще за чтенье среди люда
Социалистических стихов.
Хорошая злость
Над речкою стоит туман,
Нет бы уплыть ему куда-то.
Пока что не приплыл тумак
В мою скулу, треплюсь, ребята.
Я не репейник и не куст,
Чтобы за лето истрепаться.
Туман белеет. Берег пуст.
Не ходят ни пастух, ни цаца.
Сижу под ивами в тоске,
Предположив не без ухмылки,
Что моют выше по реке
Опять молочные бутылки,
Что их, пожалуй, миллион
Для супер-молокозавода…
С того – в тумане весь район,
Все населенье, вся природа.
Сижу близ ив и близ берез,
А грязный мой кулак – с цигаркой –
Похож на черный паровоз,
Готовый для поездки жаркой.
Если насмешник подойдет,
То под кулак – под поезд черный –
Враз попадет и заорет,
Что он дурак и шут позорный.
Не дай бог, скажет, что треплюсь,
Травлю да всяко загибаю…
Я за свою родную Русь
Какой уж год здесь погибаю.
Образ жизни
Пенсия поэта – десять тысяч,
Потому и образ жизни мой
По избенке продвигаться, тычась
В быт-лимит и летом, и зимой.
Да, конечно же, меня удержишь!
Мне гульба, как маршалу парад!
Потому-то и пускаюсь в те же
Тяжкие, как двадцать лет назад.
Пошатаюсь, а потом горбачу
В огороде на куске земли.
Не сумел купить на старость дачу.
Деньги сами на счета не шли.
Так вот и живу. Глотаю сласти.
На себя и на буржуев злой.
Гнойники любви к новейшей власти
Протыкаю острою иглой.
А затем усердно прижигаю
Чем-то крепким. Взять одеколон.
Вечером зову соседку Галю
“Слушать шелест боевых знамен”.
Если не придет Галина к чаю,
“Радугу” включив, смотрю кино.
В СПС*, конечно, не вступаю,
Это будто бы вступить в говно.
*) СПС – союз правых сил