Декабрь 2013 года был темный, слякотный, бесснежный. 30 декабря поэт Анатолий
Иванен ушёл из дома и не вернулся. Искали его до 8 января, когда выяснилось, что
он скончался в институте скорой помощи в ночь на 31 декабря от полученных травм
на Привокзальной площади Царского Села. Чья-то равнодушная и беспощадная рука
оборвала жизнь большого поэта. Город Пушкин (Царское Село) был городом мечты
Анатолия. Здесь поэт и переводчик Татьяна Григорьевна Гнедич вела литературное
объединение, организовала творческие слёты авторов Ленинградской области. Иванен
занимался в лито «Ладога» во Всеволожске, и в 1969 году в числе других был приглашен
в Пушкин. С тех пор он полюбил этот город, После смерти Татьяны Гнедич руководил
созданным ею лито «Лира», сначала совместно с поэтом Ирэной Сергеевой, а потом и
самостоятельно. Анатолий Иванен был литературным консультантом при газете
«Вперёд» (ныне «Царскосельская газета»), публиковал разборы поэтической почты
газеты. В 1983 году вышел первый поэтический сборник А.Иванена «Родство». Тема
общности, родства, преемственности в жизни народной, в жизни семейной с самого
начала стала ведущей в творчестве поэта. Родство со всем миром, причастность к
истории Родины, к памяти, ощущение красоты родной северной природы — всё это
было и потом, во всех книгах. Исторические катаклизмы семья Иванена ощутила на
себе. В 1942 г. «в связи с обстоятельствами военного времени» родители А. Иванена
были высланы в далёкую Якутию, на Быков Мыс в устье реки Лены у впадения в
море Лаптевых. Иванен в автобиографии образно писал, что «родился на льдине». В
родную деревню отца — Хиттолово на Карельском перешейке — семья вернулась в
1959 году. К биографии поэта в полной мере применима формула «сменил множество
профессий». Все события в жизни были источником для творчества. К моменту выхода
книги «Родство» Анатолий Иванен успел отслужить в армии, обзавестись двумя
сыновьями, поступить на филологический факультет Ленинградского
государственного университета. В 1990-е годы, в перестройку, все родственники поэта
уехали в Финляндию. Уехал и он, был там материально обеспечен. Для Анатолия
Иванена, родившегося в семье финна-ингерманландца и немки из екатерининских
колонистов, культурная принадлежность была сильнее национальной. Он вернулся
на родину — не смог существовать в иной языковой среде. В России он печатался в
газетах и журналах Петербурга и Москвы. При жизни поэта изданы книги: «Родство»,
«Ветер с Ладоги»,»Мост», «Венцы», «Трагический тенор», «Семилистники».
В последние годы поэт жил там, где мечтал поселиться: «Город Царское Село, Голуби стучат в стекло, За оконцем расцвело; Яблоня, сирень — светло. В Райских кущах я живу…»
Если Царское Село было любовью литературной, то привязанностью родовой
была деревня Хиттолово, куда поэт уезжал из Пушкина каждый год на всё лето.
И очень страдал, что деревня меняется, застраиваясь огромными особняками с глухими высокими заборами. Анатолий Вильямович был привязан к своим корням, изучал родословную, записывал рассказы матери.
Мать он любил всем сердцем, это была его по-настоящему любимая женщина,
и пережил он её всего на неполных три месяца. «Райские кущи» Царского Села
оказались совсем не райскими, осуществлённая мечта обернулась трагедией. Но
творчество настоящего поэта сильнее смерти, его стихи продолжают жить — радовать
искренним, звучным словом. В посёлке Токсово, в школе, которую Иванен окончил,
уже 10 лет проводятся «Токсовские чтения», приуроченные к его дню рождения.
Заботами друзей, поклонников творчества поэта изданы книги «Избранное» (2014) и
«Другие слова» (2020). Лира Иванена — умная, сильная и добрая, продолжающая лучшие
традиции русской поэзии. Потому-то и на могильном камне написано:
«ИВАНЕН Анатолий Вильямович. Поэт РОССИИ». Нам, нынешним, родной своей стране
поэт завещал, повторяя не раз: «Надо жить, чтобы думать о вечном…», «Надо жить…
И справлять каждый день новоселье, Радость жизни вправляя в строку».
Галина Михайлова, кинорежиссёр,
координатор Комиссии по литературному наследию А.В.Иванена
Анатолий ИВАНЕН
РОДСТВО
Где Ингрия и
Водская пятина?
Гардарика,
а где она была?
Года идут,
и памяти плотина
В пучине лет
немало сберегла.
Пусть обмелела
светлая Ижора,
И чуди нет
на озере Чудском,
И Ладога на Волхове
не город …
Былинность
отыскать здесь
нелегко.
Пусть племена,
сроднённые Невою,
Давно свои не помнят
имена,
не разорвать
извечное родство их,
доколе Русь стоит,
на всех одна!
КОЛОКОЛ
От Колымы до речки Колы,
От Колы и до Колымы
Клокочет колокол —
расколы!
Колючим пологом зимы
Земля окутана, и голод,
И протопопица кричит:
— Долго ли муки сея будет,
Петрович?! —
Протопоп молчит.
По льду их с Нерчи гонит ветер.
Хоть не на Кольском,
Всё же «кольско».
И на вопрос,
Долго ли, сколько,
Ответит протопоп:
— До смерти!
А там, где Кола, Коломяги,
Уж заколочены дома.
Раскол расколом…
Шли бедняги —
старухи, дети:
— Колы-ма-а!
Кричи! Никто не отзовется.
Спят коломяжские холмы.
Земля вам пухом, новгородцы,
От Колы и до Колымы!
ПАМЯТЬ
Не люди выдумали память —
она с рождения дана,
чтоб жили мы не пустяками.
И крепость та — не просто камень,
не просто старая стена, —
а, может, политая кровью,
она нам тем и дорога,
что стала нашей общей болью,
спасла от общего врага.
* * *
Под этими скупыми небесами
Нева была, как помнится, иной.
И этот Волхов с длинными усами
как будто был поласковей со мной.
Наверно, все же забывают детство…
Смотрю на то же, вижу между тем:
штык Петропавловки,
клинок Адмиралтейства
и на соборе новгородский шлем.
* * *
По мостику пройду… Там закуток
таким очарованием окутан…
И озеро сверкнет из-за кустов
стремительною стайкой диких уток.
Куст ивы, приклонившийся к воде,
Свист иволги, чуть слышный, над водою
так тонок, что хотелось бы продеть
в ушко иглы и, словно нить, удвоить.
РОДНЯ
Я думал —
вырасту и стану
богатым:
соберу родных
со всех сторон
к родному стану,
где жили вместе
до войны.
Устрою пир,
обычай помня
давно забытой старины.
Наш первый тост —
за тех, кто помер,
за тех,
кто не пришел с войны.
Я долго рос…
Я поздно вырос.
Жизнь
мало тешила
меня…
В пространствах века
растворилась
Моя
крестьянская
родня.
ВЕТЕР С ЛАДОГИ
Весь в прожилках лист моих дней,
все пожитки — роса на листе…
Отчего же так радостно мне?
Ветер с Ладоги вновь налетел.
Закружил он листву, зашуршал,
от земли, от ветвей отделив…
И с листвой всколыхнулась душа,
полетела на Финский залив.
Поднялась высоко в облака…
И поплыли наискосок —
то ли облако в виде листка,
то ли в белом обличье листок.
ОГОНЬ
Не страшно мне, когда в печи огонь:
в нем трепетное что-то и живое,
Когда поет он — ты его не тронь,
а лишь смотри на пламя золотое.
Потрескивает дерево в печи,
и темнота окутывает плечи,
а ты многозначительно молчи,
когда огонь с тобой заводит речи.
Он — лучший собеседник: он горит…
Дрова ему нужны как вдохновенье.
И все-таки о вечном говорит,
хотя и в нем сгорает все в мгновенье.
РИТМ
Докурили докеры…
Окурки
доконали…
Кончен перекур.
Телогрейки,
куртки да тужурки
полетели,
словно на ветру.
Закружились
в трюме, на причале,
заскрипели трапы и троса,
рычаги задвигались, рычали
мощные моторы… Голоса
в воздухе звучали. И качались
тяжести…
Сирены жуткий вой…
Всё кружилось —
в трюме, на причале,
справа, слева и…
над головой!
В ОЖИДАНИИ ЧУДА
Мы с годами всё непокорней.
В детстве проще, чем впереди.
А теперь обнажаются корни
тех надежд, что таились в груди.
И такое порой в нас творится,
что не знаешь, деваться куда:
если чудо сейчас не свершится —
не свершится уже никогда.
* * *
В черном теле держу свою душу
И живу все как будто не так,
Но однажды возьму и не струшу —
Напущу деревенских собак
На свое городское веселье,
На свою городскую тоску, —
Надо жить, выходя из ущелья,
И справлять каждый день новоселье,
Радость жизни вправляя в строку.
* * *
Посредине измен и предательств,
пред судом преклоняя главу,
никаких не храня доказательств,
неизвестно зачем я живу.
Потому что наскучило всуе
объясняться на долгом пути,
что лишь с вечностью шаг согласую —
звездный путь — мне с него не сойти,
Исчезает в миру быстротечном
столько чистых и добрых забот,
Надо жить, чтобы думать о вечном,
остальное нагрянет, придет.
Я к траве припадаю щекою,
я затылком касаюсь воды —
всюду небо, родное такое,
и рукою подать до звезды.
Вот и я, как звезда мирозданья,
отражаюсь в зеленом пруду.
Не загадывай только желанье
в миг, когда в тишину упаду.