Во время одной из бесед с главным дирижером
симфонического оркестра Государственной
филармонии для детей и юношества в Петербурге,
заслуженным деятелем искусств Российской
Федерации Эдуардом Георгиевичем Густиным, он,
прервав рассказ о концертных выступлениях, вдруг
сказал: «Всему, что у меня сейчас есть, я обязан моей
маме». И рассказал мне о дороге к матери,
пролегавшей от Кировского завода, через блокадный
Ленинград на Петроградскую сторону с судками с
баландой.
…Потерев варежкой слипающие от мороза ресницы,
поморгав ими, Эдик оглянулся, внимательно посмотрел
на старшего брата.
Евгений тяжело болел ревматизмом и, может, оставал-
ся бы дома, как это бывало не раз, когда Эдик уходил на
Петроградскую сторону. Но, узнав, что его скоро могут
увезти из города через Ладожское озеро, Евгений стал
просить отца отпустить его к маме. После долгих угово-
ров отец уступил просьбе сына, поручив Эдику отвезти
на санках старшего брата на Петроградскую сторону.
Он сидел неподвижно и как ни в чем не бывало пытли-
во сверлил Эдика карими глазами из-под плотно повя-
занного по носу отцовского шарфа, будто спрашивая, в
чем задержка, ведь главный груз — судки с баландой для
мамы, ради доставки которых они и собрались в дорогу,
был надежно прикрыт ворохом тряпок, и он чувствовал
их руками.
«Чего он так на меня смотрит? Неужели не верит, что
у меня хватит сил выдержать дорогу к маме?» — испугал-
ся Евгений, опасаясь, вдруг, в последний момент, Эдик
может раздумать и отказаться от совместной поездки.
Сколько Жене пришлось испытать огорчений, когда он
просился у отца, отпустить вместе с младшим братом к
маме. Сколько слез пролить, слушая отказы. Но он упря-
мо настаивал на необходимости поездки на улицу Воско-
ва, объясняя, что хорошо себя чувствует. И вот сейчас,
когда казалось, нет никаких преград для встречи с ма-
мой, и он, закутанный в одеяло, сидит в санках, поездка
опять оказывалась под вопросом.
«Все равно будет по моему», — упрямо подумал Евге-
ний и, пересиливая боль, всем телом наклонился впе-
ред, давая знать брату, мол, пора ехать.
Эдик, видимо, того и ждал. Он подбадривающе машет
рукой, натягивает веревку и легко, словно в санках нико-
го не было, устремляется по проспекту Стачек, на всем
протяжении которого далеко впереди в морозной дымке
едва различаются одинокие силуэты прохожих.
Мертвую тишину нарушает скрип снега. Эхо отдается
от стен мрачных зданий, бежит вперед, догоняет после-
днего из пешеходов. Мужчина в длинном пальто останав-
ливается. Не в силах оглянуться, он долго стоит, прислу-
шиваясь, а потом, чуть покачиваясь, продолжает путь.
Чтобы как-то скоротать время, Эдик начинает считать,
сколько раз с начала зимы 1941 года он проделывал
дорогу от Кировского завода до улицы Воскова на Пет-
роградской стороне. Досчитал до трех и сразу же вспом-
нил, как в третий раз, возвращаясь от мамы, попал под
обстрел, когда шел через мост Лейтенанта Шмидта. Опе-
редив его шага на два, в снег, шипя и фырча, вошел чер-
ный осколок фугаса.
Сбился со счету, стал вспоминать с начала зимы и тут
же, словно наяву, увидел, как при первой попытке наве-
стить маму, почти в конце пути, недалеко от дома, где
она жила, он вышел на Большой проспект и чуть не ока-
зался под грузовиком. Шофер грузовика, пожилой муж-
чина, не кричал на него, не грозил кулаком, лишь укориз-
ненно покачал головой и даже, как показалось Эдику,
улыбнулся ему.
Издалека, со стороны Финского залива, доносится
урчание самолетов. Почти сразу завывают сирены, уха-
ют зенитки. Оглядываясь по сторонам, и понимая, что
близко нет укрытий, где бы он мог спрятаться, Эдик про-
должает путь, каждый раз вздрагивая и зажмуриваясь,
услышав взрыв.
Эти тревожные звуки войны его впервые потрясли в
солнечный августовский день. Над городом висел синий
купол безоблачного неба. В раскрытое окно дул легкий
теплый летний ветерок. Он лежал на подоконнике и о чем-
то разговаривал со старшим братом, сидящем на дива-
не с книжкой. Беседу прервал грохот, донесшийся с ули-
цы.
«Посмотри, как красиво летят», — едва успел сказать
Эдик — и тут же раздался чудовищной силы взрыв, потом
еще, еще.
Пыль висела в воздухе. Нос и рот были забиты ею. Ка-
залось, она заполнила легкие и желудок. Шумело в голо-
ве, и такое ощущение, что болели все частички тела. Эдик
плохо понимал, где он находится, что с ним произошло,
но сердце распирало от радости и осознания, что он жив,
а в мозгу, еще не освободившемся от шума, возникала и
утверждалась мысль: «Я же заговоренный! Со мной ни-
чего не случиться!»
Откуда-то издалека на память приходит горестная
мысль о пианино, оставшемся под завалами. Старень-
кое пианино было единственной ценной вещью, которая
сохранилась в семье Густиных из одесской квартиры. Как
и в Одессе, здесь, в Ленинграде, на нем по вечерам иг-
рала мама.
Едва он подумал про Одессу, как на него сразу обру-
шились воспоминания о веселых клоунах знаменитого
Дурова, которые вместе со зверями и животными устра-
ивали веселые спектакли неподалеку от дома, в кото-
ром проживала семья Густиных. Среди артистов был
клоун, игравший на саксофоне. Чудаковатого вида муж-
чина привлекал особое внимание мальчишки уже к тому
времени влюбленного в музыку. Эдик по многу раз смот-
рел музыкальные кинофильмы «Веселые ребята», «Цирк»,
«Два товарища», знал наизусть и даже напевал танго из
кинофильма «Пэтер», услышанное им в исполнении Дины
Турбиной.
В Одессе музыка лилась со всех улиц. Казалось, что
поет и пляшет весь город. Песни, мелодии звучали с бал-
конов, из раскрытых окон, выплескивались из дворов.
Часто, гуляя по городу, заслышав оригинальную мело-
дию, Эдик, задерживался возле какого-либо дома, под-
певая про себя, похлопывая в такт в ладоши.
В Ленинграде, куда они переехали в 1937 году, само-
деятельных исполнителей слышать не приходилось. Но
напротив дома, в котором жили Густины, были установ-
лены два репродуктора, и Эдик после школы, а особен-
но в выходные дни, мог слушать отрывки из оперетт, пес-
ни и романсы в исполнении Утесова, Лемешева, Козлов-
ского. Скоро он и сам на пианино одним пальцем выво-
дил полюбившиеся ему мелодии.
Заметив старания сына озвучить услышанную им где-
то мелодию, мама взялась за его обучение. Скоро Эдик
стал читать ноты, исполнять не очень сложные произве-
дения. Тогда и было принято родителями решение про-
должить ему занятия в музыкальной школе.
…После того, как дом, стоявший на пересечении улиц
Воскова и Пушкарской, был разрушен, Густиных посели-
ли в коммунальную квартиру на той же улице Воскова. В
комнате теперь жила только мама, Аглая Александров-
на. Старшего брата отец определил на проживание в
семью рабочего из своего цеха, проживавшего поблизо-
сти с заводом. Младшего забрал с собой, и Эдик жил в
цеху, со станками с одной стороны и печкой буржуйкой —
с другой.
Воспоминания прерываются. Эдик оглядывается по
сторонам и отмечает — они давно миновали проспект Ста-
чек, Калинкин мост и двигаются по проспекту Декабрис-
тов. Скоро будет Мариинский театр, а от него остается
половина пути до мамы.
Когда-то в Одессе они жили одной дружной семьей.
Отец работал директором техникума, заочно учился в
институте водного транспорта. По приезду в Ленинград,
что-то не заладилось у родителей и через год мама с
папой стали жить раздельно. Это произошло незадолго
до начала войны.
«Жили бы все вместе, не пришлось бы нам с братом из
одного конца города в другой идти», — тоскливо подумал
Эдик и мельком глянул на Евгения.
Вот уж кому он обязан знаниями, обретением настой-
чивости, веры в свои силы. Старший брат занимался в
секции борьбы и сам обучал Эдика. Едва Эдик стал чи-
тать, он завалил его книгами, в которых знал толк. Среди
многочисленных произведений были повествования о
Спартаке, Павке Корчагине, всаднике без головы, и, ко-
нечно же, Лермонтов. Поэт-фаталист сразу же пришелся
по душе Эдику. Не только стихами, но и прозой. Маль-
чишка увидел в молодом даровании человека, уверовав-
шего в свою счастливую звезду, в чем не приминул под-
ражать Михаилу Юрьевичу.
Братья много читали о полярниках, покорении Арктики
и Антарктики. Когда же Эдику на день рождения подари-
ли «Конструктор», они увлеклись сборкой кораблей, яхт.
Евгений и Эдик перемещались по небольшой комнатке,
передвигая большие и маленькие суда, представляя себе
дальние маршруты моряков по мировому океану и меч-
тая в будущем стать капитанами…
Легкое дуновение морозного воздуха обжигает лицо,
заставляет Эдика вернуться в день сегодняшний, 21
февраля 1942 года. Вместо самодельных кораблей из
сумрака выплывают огромные корпуса боевых судов.
Ближе всех к нему темный силуэт мощного крейсера «Мак-
сим Горький», следом за ним, вдоль обледенелого бере-
га растянулись ледоколы, эсминцы и боевые катера, а
еще дальше, отмеченные едва заметными точками, це-
почки людей спускающихся к Неве за водой.
С моста Лейтенанта Шмидта, хорошо видно здание
Горного института. Почти напротив него по другую сторо-
ну Невы замер линкор, благодаря удачному решению
окраски почти невидимый, сливающийся со зданиями
Балтийского завода.
Отец рассказывал, дескать, главный корабль нашего
флота линкор «Марат» сейчас стоит на ремонте. К весне
он непременно заступит в строй и вот, мол, тогда-то наши
моряки покажут немцам, где раки зимуют.
Эдик с гордостью посмотрел на грозный силуэт линко-
ра и неторопливо направился к 1-й линии Васильевско-
го острова. От нее до мамы оставалось всего ничего — с
Васильевского на Петроградскую сторону, по Пушкарс-
кой улице до улицы Воскова не больше часа ходьбы.
На протяжении остального пути он то вспоминал раз-
рушенный бомбой дом, где под завалами осталось пиа-
нино, то силился представить в своем воображении
Одессу. Все, о чем он думал или что старался вспом-
нить, заканчивалось мыслями, как ни странно, не о маме,
к которой он шел, а об отце. Черноволосый, курчавый,
высокого роста с интеллигентной внешностью мужчина,
выделялся среди работающего люда завода своим не-
зависимым видом. Он ходил быстро, размашисто. Гово-
рил коротко и громко. Эдик видел, с каким уважением
относились к нему рабочие, как на равных он общался с
посещавшими цех начальниками.
Днем у отца с сыном были только деловые отношения
и никаких поблажек. Георгий Томасович давал Эдику по-
ручения, и тот бегал по территории предприятия. К вече-
ру возвращался в закуток усталый и еще больше уве-
ровавший в свою счастливую звезду. Неподалеку от Ки-
ровского завода проходила линия фронта. Не раз слу-
чалось, во время перебежек от здания к зданию рядом
разрывались мины, пролетали шальные пули. В такие
минуты Эдик видел себя Лермонтовым и, с упоением
представляя свое превосходство над врагом, смело
продолжал путь.
Он хотел вспомнить, что-нибудь из вечерних разго-
воров с отцом, его наставлений перед дорогой к маме,
но взгляд натолкнулся на распахнутую дверь подъез-
да. Словно кто-то сейчас вышел на улицу или кого-то
вынесли…
Эдик замер в нерешительности.
«Неужели…», — подумал испуганно он, но ни словом
не обмолвившись с братом о сомнениях, принялся «рас-
паковывать» Евгения.
Перевел дух, когда они подошли к двери комнаты —
она была закрыта на крючок. Улыбнулся и, подмигнув
брату, достал из кармана кусок проволоки. Нехитрым при-
способлением открыв дверь, он знакомым маршрутом на-
правился к столу, на котором обычно стояла коптилка.
Представляя радость мамы, которая в прошлый раз
просила привести к ней старшего сына Женю, Эдик ста-
рался не шуметь и даже пригрозил Евгению. Отыскал
коптилку. Зажег свет.
ки.При первой вспышке увидел на столе хлебные карточ-
Попытался успокоить себя:
«Маме только что выдали новые талоны».
Однако сам отчетливо видел — талоны получены на
прошлой неделе.
«Как же так получается?» — путанная, несуразная мысль
мелькнула в голове.
За все время, как они вошли в комнату, он ни разу не
взглянул на кровать, на которой обычно сидела, поджи-
дая сына мама. Как бы она крепко не спала, всегда про-
сыпалась, как Эдик начинал открывать дверь.
Он с шагнул налево к потухшей печке-буржуйке. Ото-
рвал взгляд от едва светившегося фитиля коптилки и,
сощурясь, глянул на кровать. Из-под вороха одежды на
него смотрела широко открытыми холодными глазами
мама. С трудом сознавая, что он делает, Эдик протянул
руки к ее высохшему лицу…
* * *
Эдик очнулся в квартире маминой сестры тети Тама-
ры. Что произошло с ним возле мертвой матери, никто
старался не вспоминать, чтобы не тревожить психику
мальчишки и без того нарушенную нервным потрясени-
ем.
Потом он провожал в дорогу брата. Эдик смутно пред-
ставлял его в большой, не по росту, шубе, с грустным
лицом и выпяченной от обиды нижней губой, готового вот-
вот разреветься. Таким навсегда в памяти остался Евге-
ний, пропавший на пути к Большой земле.
В марте в дорогу отправился отец с новой женой и
Эдиком. Ехали на открытой машине по Ладожскому озе-
ру. Потом был железнодорожный вагон, где удивитель-
но, по-домашнему, несмотря на видимые неудобства, пах-
ло едой, особенно когда жарили картошку с луком…
Владимир Васильев