«Так вот и устроился у меня ежик…»
(М. Пришвин. «Охотничьи были»)
В наше торопливое время ежей часто находишь на трассах в виде сплющенных темных комков. У них, в отличие от других животных, нет инстинкта убегания от опасности да и лапки маленькие, далеко не убежишь — ежик при виде врага просто сворачивается в клубок. Ну а машины (и сидящие в них люди) вечно торопятся куда-то, объезжать колючего зверька на скорости бывает сложно — вот и давят…
Мой брат, когда был помоложе, очень любил ежей, возился с ними, ухаживал. В квартире нашей постоянно жили разные ежики, которым он давал порой очень странные клички, но об этом ниже.
Помню, однажды на охоте (мы с братом в юности были довольно горячими ружейными охотниками), собралась вся наша команда — человек пять, передохнуть после большой стрельбы в посадках возле полотна Бакинской железной дороги, так сказать, устроить привал. На ружейной охоте, известно, стрелки в азарте разбредаются порой довольно далеко друг от друга, сразу и не соберешь. В тот раз, помнится, тоже собирались долго и когда подошел последний, остальные уже начали обедать — аппетит на охоте бывает такой, что всех ждать — с голоду помереть можно.
Те, кто пришел пораньше, разлеглись вокруг скатерки с продуктами и стали делиться впечатлениями (помните картину «Охотники на привале»?). В общем, лежим, жуем и, жуя, ожидаем последнего нашего товарища — Валерку. А братец во время еды об очередном своем еже по кличке Слоник рассказывает очень интересно. Брат его незадолго до того из похода принес и оставил дома, чтобы клещей вытащить — у ежей они, если между иголок залезут, то сам ежик никак не может этих паразитов удалить — иглы мешают, на доброго человека одна надежда, вроде моего братца. Одним словом, лежим, разговариваем и рубаем с удовольствием. Наконец подходит Валерка и говорит моему брату: — Смотри, какой подарок я тебе принес, — и руку протягивает. — Будет еще за кем ухаживать.
Мы глядь, а он двумя пальцами держит за иголку малюсенького ежонка, как мышку. Тот дурачок махонький лапками так смешно в воздухе шевелит, а освободиться не может. И вот тут самое интересное. Бытует у некоторых наших граждан, к сожалению, неизвестно кем установленное мнение, что, мол, ружейные охотники — все сплошь безжалостный народ, только и могут животных убивать, никого не жалеют, и пр., и пр. — в общем, много чего нехорошего о них говорят.
Пока это мы разомлевшие от еды лежали и смотрели на ежонка в пальцах Валерки, мой двухметровый, покавказски горячий, братец встал, быстренько взял в свою здоровенную ладонь эту малявку, а другой ручищей каак звезданет бедного Валеру по скуле! Тот так и покатился по траве. Потом вскакивает, конечно, и сразу за ружье — вооруженный народ вообще очень вспыльчив бывает: — Ты что же это, сволочь, дерешься!? Мы все, конечно, тоже все вскочили — разнимать бойцов, чтобы не перестреляли друг друга сдуру — еще этой «заботы» не хватало.
А братец держит на ладони свое сокровище, другой рукой гладит его по маленькой спинке и говорит: — Неужто ты, такой здоровый, понять не можешь, что ему больно, когда ты его за иголку держишь? Тебя бы, балбеса, за волосы поднять — орал бы, небось, на весь Дагестан! За подарок спасибо, конечно, ну и прости, пожалуйста, погорячился, только вот нести эту крохотульку придется теперь в руках всю дорогу, а как же я, в случае чего, еще стрелять буду? Поохотился, называется…
Валерий, видя, что подарок понравился и обидчик честно извинился, вроде остыл, скулу только поглаживает и говорит: — А ты его пока в карман положи или за пазуху — вот руки и освободятся.
Но мой, увешанный куропатками, не терпящий поучений братец снова вскипел: — Вот тебя бы, умного такого, на весь день в карман посадить — ужасно приятно будет, да? Ему же там душно и неудобно! Да и придавить случайно такую малявку недолго.
Надо сказать, что такой прочувствованный диалог после удара по челюсти произвел столь сильное впечатление на присутствовавших охотников (как известно, истребителей всего живого), что никто и не подумал улыбнуться или пошутить над братовой привязанностью. И даже сам потерпевший, все еще массировавший поврежденную скулу, признал, что не подумал, когда нес этого мелкого, что ему больно может быть, и на будущее обещал ежиков не обижать.
Или, помнится, у брата довольно долго жил другой ежик, по прозвищу Сазаник — хороший такой, толстый. А в нашем подъезде тогда появился-не запылился новый сосед (вышел из тюрьмы после очередного срока), довольно сложный человек, как у нас говорили, «в авторитете». (На нашей площадке его родители жили, вот он к ним и подселился на время, до очередного срока).
Парень этот, хоть и задиристым в городе слыл, в своем подъезде ко всем относился хорошо, называл мужчин «дорогой сосед», а женщин — «соседушка». Но как-то сторонились его жильцы, дружбы особой не получалось, хотя вроде дверей перед ним не закрывали — в маленьких городках вообще народ доверчивый.
И вот однажды этот человек (кажется, Николаем его звали) к нам постучал, братец тогда дома был, дверь ему открыл. Заходит этот новый сосед, все руки в наколках, живого места нет (он в майке был и брюках, погода теплая стояла), не помню уж, за ерундой какойто пришел, а у нас по квартире еж топает.
Сел гость на корточки, ежика к себе подзывает, гладит по колючей спинке, брата спрашивает: — Слушай, дорогой сосед, а как его зовут, вашего зверя?
Братец как раз кормил своего подопечного и серьезно так отвечает: — Сазаник. Авторитетный Николай, видно, не расслышал: — Ах, Сазан! Мой заводной братец сразу оскорбился и говорит: — Сам ты сазан, а он — Сазаник! — Ах, так это я — сазан?!
Я плохо понимаю уголовный слэнг и не знаю, что на нем значит слово «сазан», но гость наш почему-то ужасно обиделся на брата, чуть до ссоры не дошло. Правда, конфликт разрешился довольно быстро: как только «запахло порохом» и вспыльчивый гость, побледнев, вскочил на ноги, выразительно сунув руку в карман, мой горячий братец тоже весьма выразительно показал глазами на ковер над своей кроватью, где у него в разные годы висело по нескольку (бывало, что и до семи), стволов (в те времена охотничье оружие у нас можно было хранить открыто, к примеру, в гостиной на ковре — кавказская традиция), и очень вежливо объяснил гостю, что, мол, обидеть его не хотел, но и ежика своего в обиду никому не даст — какой же он может быть сазан? Сазан — это просто глупая рыба, а не его умный ежик!
Одним словом, мир наступил, а братец потом долго всем рассказывал, что когда дома живут ежики, со всеми соседями, даже с самыми сложными, у настоящего охотника ссор не будет…
И вот теперь, уже на склоне лет, если случится ненароком повстречать в лесу смешного колючего зверька, по какой-то странной ассоциации мне частенько вспоминается давно ушедшая юность: веселые походы с ружьями по окрестным горам, озерам и болотам, ночевки у костра в любую погоду и те хорошие товарищи, с которыми я имел счастье охотиться в молодые годы. И еще вспоминается брат — в прошлом горячий охотник, у которого дома всегда подолгу жили разные ежики…
Игорь Дядченко