Умные дети

“Но очень хорошие выросли дети!”
(Л.Мартынов)

Этот поход оказался удачным с самого начала. Еще ранним утром, выйдя за город, трое охотников – отец и двое его сыновей- подростков – были просто потрясены неисчислимым количеством дичи в небе. Казалось, не будет конца постоянно несущимся в серых осенних небесах утиным стаям, стайкам и табунам. То стежкой, то треугольником, то просто кучей, похожей на маленькое облако, летящие утиные силуэты с самого рассвета не сходили с глаз. А что еще ружейному охотнику нужно для счастья? Нет, разумеется, нужно многое: и день свободный, и ружье хорошее за плечами, патронов побольше, костерок на привале для души – да мало ли еще чего. Однако самое главное – то, что более всего веселит и радует охотничье сердце, – большое количество дичи в небесах. И пусть она себе в небесах, а не в сумке – все равно очень здорово с земли наблюдать столь массовый пролет утки. И разные мысли в такой день приходят в голову – детям, между прочим, тоже…

Это все-таки довольно редкое явление в наше время – угодить на массовый (охотники говорят “валовой”) пролет: количество птиц на земле все же уменьшается с каждым годом по многим причинам (только не надо в этом уменьшении винить исключительно кровожадных ружейных охотников!). Ныне многие все-таки понимают, к счастью, что ружейная охота – далеко не самая главная причина оскудения наших лесов и полей, двадцать пятый это пункт по сравнению, к примеру, с бестолковой вырубкой лесов или, как особенно практиковалось в прежние времена, безмерным удобрением полей всякими “цидами”: гербицидами, арборицидами – и пр., и пр. В прошлые годы многим охотникам случалось наблюдать в полях целые груды брошенных бумажных мешков, из которых ползли и ползли размокшие удобрения – погибель всякой живности.

И тем более было приятно оказаться в такой день за городом нашим разновозрастным стрелкам, когда, глянув, в который уже раз, в пасмурное осеннее небо, как в калейдоскопе, видишь в нем бесконечные утиные стаи и стайки, понимаешь, что вот сегодня можно смело стрелять и стрелять (а что еще пацанам нужно для счастья?), и не будет большого вреда родной природе от твоей большой стрельбы, потому что вон ее, этой утки, оказывается, сколько нынче летит – ну просто массовый пролет!

Охотники наши понимали, как им повезло нынче, и старались не ударить в грязь лицом, максимально использовать неожиданную удачу. И их охотничьи души, особенно две молодые души – Олежкина и Сашкина, – просто кипели от радости при виде такого несметного количества дичи (впервые в жизни так угодили), оба очень гордились своим умным отцом, который догадался в такую пасмурную холодную погоду взять их на охоту. Любовно поглядывая на быстро шагавшего чуть впереди батю, дети-охотники тоже ускоряли шаг и к первому объекту охоты – озерку Рыбхоз – подошли почти бегом. Водоем уже схватился ледком, унылый вид которого несколько охладил их пыл, но не слишком: бесконечные утиные стаи все летели и летели в холодном пасмурном небе, может, и высоковато для выстрела, но одно их количество радовало сердца людей на земле, вселяло непоколебимую уверенность, что раз утки просто навалом, пусть и высоко, но при таком ее количестве, запросто налетит и низко, а уж охотники себя покажут.

Так оно и вышло в конце концов. Только обошли заледеневший Рыбхоз и перебрались по мостику текущей за озером быстрой канавы, как табунок кряковых налетел откуда- то сзади метров на сорок. Все трое вмиг сорвали ружья, неистовая пальба раздалась окрест. И после выстрела старшего сына – Олежки – передняя птица закувыркалась в мглистом осеннем небе.

– С почином, сынок! – поздравил отец юного стрелка, когда они втроем разглядывали, первого, добытого так лихо красавца- селезня. – Ишь ты, разоделся, как весной!

Сильные эмоции требовали подкрепления. Отойдя к небольшому кургану, из которого торчала ржавая труба с почти питьевой водой (вода была вполне чистой, только пахла сероводородом), охотники сделали первый привал. Еда на свежем воздухе всегда кажется особенно вкусной даже тем, кто совсем равнодушен к ружейной охоте, что же говорить о наших стрелках! Они с удовольствием растянулись на холодной земле возле тряпочки с продуктами, но есть, хоть и очень проголодались, не получалось – бесконечные стаи дичи в небе не позволяли расслабляться – так поглотали наскоро, не чувствуя вкуса, уже стоя запили снедь холодным чаем и, побросав продукты в вещмешки, чуть не бегом двинули к предгорьям, на зеленя – с места привала казалось, что пролетная птица там просто кишит.

Развернувшись на ходу в широкую цепь, они вскоре перешли полотно железной дороги с маленькими дверцами по обеим сторонам и так же быстро, не сближаясь друг с другом, продолжали шагать к предгорьям. Идти теперь стало труднее – и подъем обозначился, и какие-то буераки, хоть и неглубокие, то и дело попадались на пути.

И вдруг!.. Оба мальчика, шедшие на флангах, заметили, как их умный папка сделал предупреждающий знак рукой и начал осторожно спускаться в пересекший их путь небольшой овражек. Сашка и Олежка, поняв сигнал отца, одновременно пригнулись, дабы не быть замеченными неизвестной дичью, и стали быстренько сближаться друг с другом. Оказавшись на дне неглубокого оврага, они увидели, что отец снял и положил на землю рюкзак и ползком движется к выступу на склоне оврага. Понимая, что мешать бате не нужно, ребята остановились, скрытые другим выступом. Здесь можно было перевести дух. Выглядывая по очереди из своего укрытия, они увидели, что отец уже выбрался на вершину бугра и теперь медленно поднимается, держа двустволку наизготовку у плеча. И потом вдруг сразу захлопало много крыльев, большущая стая уток разом поднялась из-за бугра, отец бабахнул куда-то вперед два раза и кинулся за бугор, как мальчишка.

Теперь уже скрываться было не надо, и потому Олежка с Сашкой тоже побежали совсем открыто по овражку вслед за батей. А он уже выходил из-за бугра – довольный и веселый, с ружьем на плече, держа в каждой руке по большой крякве.

– Видали, какой славный дуплет получился, – улыбался он сыновьям. – Я иду, вижу, стая в овражек впереди опустилась. Ну, думаю, подкрадусь. И, видите, удачно.

– Молоток, папка, – похвалил отца младший сын Александр и, совсем как взрослый, похлопал отца по плечу. – Мы видели, как ты классно подкрадывался. Правда, Олежка?

– Отличный дуплет, па, – похвалил отца и старший сын. – Вот теперь, когда у нас на каждого по утке, можно и впрямь спокойно пообедать, правда?

Снова на буроватой, тронутой кое-где инеем земельке развернули они свою скатерку с продуктами и собрались спокойно поесть. И опять не получилось. Бесчисленные плотные стаи уток то и дело проходили в облаках на фоне темно-сизых гор. Какая уж тут еда! Так, опять чего-то похватали без вкуса, поскорей свернули скатерку и разбежались в разные стороны канавы, чтобы, укрывшись в ней, дождаться верного налета очередных стай.

Олежка шел по канаве долго, все искал место получше, поукрывистей. Наконец, изрядно устав, он опустился в водомоину почти у самых предгорий. Отсюда, с высоты, были хорошо видны и отец, и брат, притаившиеся гораздо ниже. Вот на Сашу налетела большая стая уток. И пошла стрельба! После небольшого перерыва утиные стаи вновь повалили вдоль предгорий, то и дело налетая на охотников. Правда, было уже далеко за полдень. Небо прояснело, и птица теперь летела высоковато, но при таком несусветном ее количестве даже самый незадачливый стрелок не мог бы вернуться нынче без добычи.

Часам к четырем, когда патронташи наших охотников уже значительно опустели, они, очень довольные, вновь сошлись вместе.

– Наверное, пора и домой двигать, – поздравив сыновей с удачной охотой, сказал отец. – Вон уже кряква в рюкзак не помещается, не в руках же нести.

Сыновья не спорили. Впечатления этого дня, удачная стрельба, не виданное никогда прежде обилие дичи угомонили молодые охотничьи души. Допив остатки чая, повесив оружие на плечо, стрелки цепочкой открыто шли к дому. Охота кончилась, но мальчишки не жалели о том. Дорогой они только спорили, сколько примерно нынче удалось наблюдать птицы в небе. Сашка был убежден, что пролетело не меньше тысячи уток. Олежке казалось гораздо больше…

Вот и замерзший Рыбхоз. Двигаясь к дому, они вышли теперь к другому его концу – к длинной, заросшей пожелтевшим уже камышом замерзшей канаве, которую, чтобы добраться до дому, нужно было обойти слева. Отец молча шел впереди, думая о чем-то своем, а мальчишки приотстали, все еще споря на ходу о количестве виденных уток.

Вдруг из камышей канавы, вдоль которой неторопливо шагал батя, совсем близко с шумом поднялась пара кряковых – селезень в блестящем на солнышке роскошном оперении и рыжая уточка – его подруга, и как-то медленно, неторопливо потянули в разные стороны. Отец мигом сорвал с плеча двустволку и вдруг…

– Па, не надо! Хватит! – услышал он крик позади себя. Ружье опустилось, не выстрелив. С открытым ртом удивленный охотник повернулся к своим детям:

– Так а чего? Верные же обе были. Почему не надо?

– Ну, па, как ты не понимаешь. Достаточно же сегодня настреляли. Пускай эти летят себе. Видишь, они уже вместе – селезень и утка. Вот и пусть себе летят спокойно, – наперебой объясняли мальчишки. Отец долго стоял на месте, слушая их доводы и все ниже опускал к земле двустволку. Потом усмехнулся чему-то, снова забросил оружие за спину стволами вниз и, похлопав сыновей по плечу, медленно пошел берегом канавы. До самого дома он молчал, лишь временами с улыбкой оглядывался на идущих позади детей, все еще не сумевших прийти к единому мнению о количестве виденной нынче дичи.

Дома, после ужина, когда усталые ребята пошли спать, отец вдруг сказал жене:

– Знаешь, не думал, что у нас с тобой такие умные дети выросли. Они же меня за пояс заткнули – первыми поняли, что даже на самой удачной охоте предел должен наступать. Поняли. А я вот не догадался. Спасибо им за науку…

Дверь в комнату, где лежали в кроватях мальчишки, была открыта. Они еще не успели заснуть, слышали слова отца и, довольные, переглядывались. Известно, что в семьях охотников любая похвала отца ценится сыновьями очень высоко. И помнится потом очень долго.

Мне думается, что взрослый человек лишь тогда может сказать, что и у него когда-то было детство, если о нем можно будет потом вспоминать с тихой доброй улыбкой.

Игорь Дядченко,
член Союза писателей России