* * *
Ласкает Нева острова,
как мужнины фото — вдова,
а юные бабки ворчат,
качая внезапных внучат.
Трамвайные рельсы пусты:
стоят в карауле мосты.
А ветер под лавкой залег,
ограбив цветочный ларек.
Ослепшие в бликах зари
друг друга ведут фонари,
туда, где витийствует ночь,
Фонтанки внебрачная дочь.
* * *
Опять нетрезвый землекоп не прав:
он, поскользнувшись, опрокинет гроб
мой.
Перевернувшись,
словно в банке шпротной,
я лягу в грунт среди вольготных трав.
В последний раз разбужен ото сна
я, покидая сгорбленное тело,
осознаю, — моя душа взлетела,
но я не знаю, что пришла весна.
* * *
Над простором прошлой жизни,
расплескав былые дни,
ну-ка, радуга, повисни
и струною прозвени!
Возврати мои минуты,
как усмешки дурачья,
что раздеты и разуты
все бредут по дну ручья,
клянча доллар или шекель,
или гривенник за лот…
В прошлой жизни — Питер Брейгель,
в этой жизни — Дон Кихот!..
* * *
Звездной ночи влача тарантас,
брел по небу мой Жалкий Пегас,
задевая хвостом за Луну,
напевал он частушку одну:
— Эх, отведать бы пищи земной, —
и от пищи духовной — больной. —
Как ему не хотелось стареть!
Хлесткой рифмы почувствовав плеть,
он поверил, что всходит звезда…
И строфой зазвенела узда.
Не успел он крыла развернуть,
день настал, и закончился путь.
* * *
Заброшены стихи в помойное ведро.
А кто их написал?
Не все ль теперь равно…
Петрарка ли, Барков, Коротич ли,
Дидро;
лакает вшивый пес прокисшее вино!
* * *
Привычным к домотканому теплу,
приученным струиться по теченью,
Вам не ходить по битому стеклу,
а лишь другим читать нравоученья.
От жизни комфортабельной устав,
вы лишь во сне на подвиги готовы,
а днем, при виде рядовой коровы,
в животном страхе прячетесь в кустах.
* * *
А первый снег — не ко двору…
Затравленный лучами,
не позабавив детвору,
он почернел в печали,
что так хотел теплом согреть
простуженное поле,
но, словно белый лег медведь,
в овраге, как в неволе.